— Не надо, папочка! Не делай маме больно! Папочка, пожалуйста!

— Бросьте оружие! — орал Салливан.

Что мне оставалось делать? Выбора не было. Я бросил свой «глок».

И Салливан поклонился.

А потом из ствола его пистолета вырвался сноп огня.

Я почувствовал сильный удар в грудь, и меня оторвало от земли. На секунду, наверное, я приподнялся на цыпочки. Что это? Смерть?

Я услышал еще один выстрел — и после этого уже почти ничего не чувствовал. Я знал, что вот-вот умру, что уже никогда не увижу свою семью и что мне некого в этом винить, кроме самого себя.

Меня ведь много раз предупреждали, а я не слушал.

И нет больше Победителя Драконов.

Но я ошибся. Я не умер в ту ночь возле дома Мясника, хотя и не могу вспомнить, как увернулся от следующей пули.

Я был ранен, ранен тяжело, так что следующий месяц провел в клинической больнице в Бостоне. Майкла Салливана застрелил Сэмпсон — две пули в грудь. И он умер прямо там, возле дома.

Я не жалею об этом. Все кончилось так, как должно было кончиться.

Почти каждый день в последнее время, после того как я заканчиваю прием пациентов, я провожу сеанс с Адель Файнли. Она хорошо на меня действует. И однажды я рассказал ей о перестрелке возле дома Салливана, о том, как я жаждал мести, но никакого удовлетворения от справедливого возмездия не испытал. Адель все понимает, но у нее нет никакого сочувствия к Салливану.

— Он сказал мне, что не убивал Марию, — признался я Адели.

— Ну и что? Вы же знаете, что он лжец. Психопат. Киллер. Садист.

— Да-да, все это так. Но я, наверное, ему верю. Просто это еще одна тайна, которую нужно разгадать.

Во время следующего сеанса мы говорим о поездке, которую я предпринял к северу от Рэли, в Уэйк-Форест, штат Северная Каролина. Я поехал на нашей семейной машине, на «кроссовере». Поехал, чтобы навестить Кайлу Коулс, поговорить с ней, поглядеть ей в глаза.

Кайла была в отличной форме, она восстановилась и морально, и физически и заявила, что ей нравится здесь жить гораздо больше, чем она ожидала. И добавила, что остается в Рэли. «Здесь много людей, которым требуется помощь, — сказала она. — И жизнь здесь лучше, чем в Вашингтоне, по крайней мере для меня. Поживи тут немного, сам поймешь».

— Это что, предложение с ее стороны? — спросила Адель после небольшого молчания.

— Вполне возможно. Предложение, которое я не приму, о чем ей хорошо известно.

— Потому что?..

— Потому что? Да потому… что я — Алекс Кросс, — отвечаю я.

— Который никогда не изменится, так? Я спрашиваю не как психотерапевт, а как ваш друг.

— Не знаю, так это или нет. Мне хочется кое-что изменить в своей жизни. Поэтому я и прихожу сюда. Помимо того, что мне нравится поболтать с вами. Ну ладно, мой ответ — «нет». Мне не хочется меняться.

— Потому что вы — Алекс Кросс?

— Да.

— Хорошо, — говорит Адель. — Это начало. И еще одно, Алекс…

— Да?

— Мне тоже нравится болтать с вами. Вы единственный в своем роде.

Итак, осталась тайна, которую нужно разгадать. Однажды весенним вечером мы с Сэмпсоном брели по Пятой улице. Просто прогуливались. Потягивали пиво из бутылок, упрятанных в коричневые бумажные пакеты. Нам было хорошо, как всегда бывало. Сэмпсон надел огромные темные очки «Уэйфеарер» и старую шляпу, которую я не видел уже несколько лет.