Когда Портер дошел до угла, пришлось оторвать ладони от ушей, чтобы крепче держать биту. Он шел наугад, сжимая в руках несерьезное оружие и подволакивая кровоточащую ногу.
95
Портер — день второй, 17.40
Портер решил, что он находится в бывшем общем зале. В просторное помещение стащили все, что осталось от конторы, которая находилась на этом этаже раньше.
Посреди комнаты возвышался старый дубовый стол; на полу горели сотни свечей. На столе стоял старый двухкассетный стереомагнитофон — таких он уже лет двадцать не видел. Черная пластмассовая обшивка была покрыта пылью и заляпана краской, одно из двух кассетных гнезд отсутствовало, а стекло, которое должно было защищать тюнер, так потрескалось, что стало невозможно рассмотреть номера радиостанций. На дисплее в такт музыке плясали и переливались светодиодные огоньки: красные, зеленые, желтые и синие. Куда-то наверх уходил провод; он вел к четырем огромным динамикам, составленным у одной из трех открытых лифтовых шахт. К двухкассетнику была приклеена записка: «Поменяй канал с 97,9, и я сброшу тебя с крыши. Подписано — твои друзья на Местном радио, 49». Под этим кто-то нацарапал: «Классик-рок навсегда!»
Вся аппаратура была подключена к красному генератору «Бриггс энд Страттон». Портер нагнулся и выключил питание. Музыка умолкла; генератор тоже утих.
— Не любишь «Ганз’Н’Роузиз»? — заскрипел голос Бишопа из рации в кармане.
Портер выхватил рацию и нажал кнопку:
— Где ты, мать твою?
— Я забыл тебе рассказать, кем стала миссис Картер в своей новой жизни.
— Что?
— Лайза Картер умерла в тот же день, что и мой отец, но позже возродилась; у нее началась совершенно другая жизнь. Хочешь узнать, как ее стали звать? По-моему, ее имя ты уже слышал.
Портер слышал голос Бишопа не только из рации; он доносился откуда-то еще, двоился. Бишоп был где-то рядом. Правда, из-за звона в ушах Портеру трудно было ориентироваться.
С двух сторон от лифтовой площадки шли дверные проемы. Всего их было четыре, по два с каждой стороны. Свечи вокруг стола мешали смотреть в окружающий мрак. Портер чувствовал, что Бишоп не сводит с него глаз.
— Ты не хочешь узнать, кем стала миссис Картер после того дня в нашем доме?
Портер направился к первой открытой двери, занеся биту, готовясь нанести удар.
— Не надо!
Портер застыл на месте.
Из мрака у противоположной стены выплыла тень. Энсон Бишоп толкал перед собой офисное кресло на колесиках, в котором сидел Артур Толбот, примотанный к спинке клейкой лентой — руки, ноги и торс. Его глаза закрывала грубая повязка; изо рта капала кровь. Портер перенесся мыслями на одиннадцать этажей вниз, вспомнил глаза на пыльном полу, язык, который нашел на площадке…
Он увидел, что Энсон Бишоп приставил к горлу Толбота нож.
— Привет, Сэм!
Портер подошел с осторожностью, оглядывая пустое пространство.
— Где она?
— Сэм, у тебя есть пушка? Если есть, попрошу тебя оставить ее вон там, в коридоре.
— Только вот это. — Он поднял биту.
— Биту можешь оставить, если тебе от этого легче. Только стой, где стоишь; не нужно подходить ближе.