– Это твой папа под кустик срет, – выдавил Дима. Он с ненавистью смотрел на свои трясущиеся руки. Почему он так боится этого жирдяя? Почему папа с Верой не отдадут его в секцию карате? Или айкидо?! Тогда бы он показал этому Пашке!

Потоптавшись на месте, Павлик внезапно наклонился к Диме, и тот отпрянул назад, стукнувшись затылком об стенку. Он чувствовал неприятное дыхание Кашина – запах сыра и кофе с молоком.

– А я все знаю, – прошептал Паша. – Все-все-все.

Диме показалось, что его глотку вновь заполонили колючие сухари, которые никак не желали проваливаться в желудок. Все, на что он был способен, – это часто моргать, смотреть на нависающую круглую физиономию толстяка и помимо своей воли вдыхать гадостный запах из его слюнявого рта.

– Мне все папа сказал. Ты боишься страшных сказок. Особенно про Бабу-ягу. Уж я-то знаю.

Дима сделал глотательное движение. «Сухари» не двигались с места.

– Ты боишься всего. Ты трус. А я вам сказку не до конца рассказал.

– Паша! – позвала Ира.

Толстяк обернулся, его маслянистые глаза недобро вспыхнули.

– Я все скажу Елене Борисовне, – пригрозила она.

– Я с тобой потом разберусь, ябеда, – прошипел Павлик и вдруг громко пукнул. – Эй, зачем пердишь, Димка? – хрюкнул толстяк, даже не меняясь в лице, словно так и было задумано.

Дима был настолько шокирован столь вопиющей провокацией, что у него отнялся язык.

– Это ты! – крикнул он, когда к нему вернулся дар речи. Павлик лишь усмехнулся с хладнокровным видом.

– Нет, ты. Все слышали.

«Уж я-то знаю», – красноречиво говорил его взгляд. Дети, угомонившиеся к тому времени, начали хихикать, тыча в Диму пальцами.

– Димка-вонючка, – добавил Павлик и театрально помахал в воздухе рукой, будто бы разгонял неприятный запах. – Ладно, слушай конец сказки. Мы все убежали домой. Димка думал, что все закончилось. Но ничего не закончилось.

– Уй… уйди от… от меня, – пробормотал Дима. Окончательно растерявшись, он начал заикаться, перед глазами клочьями взорвавшейся радуги вспыхивали разноцветные пятна.

– А когда Димка лег спать, к нему ночью прилетела Баба-яга, – все так же тихо произнес Паша. – Она схватила его из кровати и унесла в свою избушку. И зажарила. А потом съе…

– Уйди!!! – заревел Дима. Он закрыл мокрое от слез лицо своими худыми ладонями.

Паша презрительно улыбнулся.

– Тебя сожрали. Вот так. А я пошел спать, – объявил он и зашагал к кровати. Плюхнулся, укрылся одеялом под самую шею. – Вот так, – повторил Павлик уже без улыбки. – А ты сиди на стуле. Ты же трус. А я ничего не боюсь.

Дима не двинулся с места. Съежившийся и сгорбленный, он словно мгновенно усох, уменьшившись в размерах. Судя по вздрагивающим плечам, он продолжал плакать, но только беззвучно. Побледневшая Ира не сводила глаз с его худенькой фигурки, и ее маленькие пальчики медленно сжались в кулачки.

После «тихого часа» был полдник. Елена Борисовна вела себя так, словно ничего не случилось, отчего Диме было почему-то вдвойне обиднее. Возможно, это потому, что воспитательница даже не наказала Павлика, когда он ушел спать вместо того, чтобы сидеть на стуле и «думать над своим поведением».