– Ну, если так, может, ты еще и не совсем пропащий… – Он скупо глотнул из горлышка, завинтил пробку. – Ладно, лягу на полку, там и разговеюсь всерьез. Только, я тебя прошу, доцент, не тревожь ментовку. Себе хуже сделаешь. Меня через полчасика и след простынет, а тебя они с превеликой радостью законопатят для отчетности, верно тебе говорю. Сунут в пресс-хату, а там ты, чтоб очко начетверо не порвали, все ларьки, что на этом берегу бомбанули, на себя возьмешь… Усек? То, что мы с тобой провернули, на прокурорской фене отчего-то сурово именуется грабежом… Стой!
Родион резко затормозил, машину увело вправо – покрышки, действительно, были лысые. Подрезавший его темно-вишневый «Чероки», нахально выкатившийся из переулка справа и не уступивший дорогу, как следовало бы, неспешно выехал на проспект, мяукнув клаксоном. За рулем, Родион рассмотрел, сидела совсем молодая девушка – ярко накрашенные губы, затемненные очки, надменно вздернутая головка. На них она и не взглянула – умчалась в сторону центра.
– С-сучонка, – фыркнул чернявый. – Строит из себя. То ли дорогонькая подстилка, то ли папина дочка… Догоним? Вынем из тачки и ввалим за щеку, чтобы в следующий раз соблюдала правила движения? Ладно, доцент, я шучу – она ж тебя непременно опишет, а через тебя и на меня быстренько выйдут… Давай на вокзал, а то заболтался я с тобой.
Еще несколько минут они молчали. У поворота к старому аэропорту торчал бело-синий гаишный «Москвич», но останавливать их не стали. Подстрекаемый непонятным ему самому чувством, Родион спросил:
– И что же, вот так легко и проскакивает?
– Не всегда, – серьезно ответил чернявый. – Далеко не всегда. Смотря как рассчитаешь и как провернешь. С киоском проще, с делом посерьезнее, соответственно, посложнее. Главное, просчитать все от и до. И заранее знать, что вешать на уши, если попадешься.
– Ты же говорил, в пресс-хате все равно расколешься…
– Так туда еще попасть надо. В том и искусство, чтобы до нее не дойти. Вот сейчас, верно тебе говорю, мы хвост из мышеловки выдернули. Писюшка меня уже ни за что не опознает, свидетелей не было, а бабки не меченые. Не было там ни меня, ни тебя. Если долго смотреть в глаза честным взглядом и возмущаться незаконным задержанием, запросто сойдет с рук. Потому что, с другой-то стороны, не станут менты из-за паршивого киоска особо напрягать нервные клетки и рыть землю носом. В общем, как повезет. А еще милое дело – трясти азиатов на рынках. Не кавказов, с теми сложнее, а всех этих казахов с киргизами – эти еще не успели связями обзавестись, купить хорошую охрану, живут на птичьих правах, всего боятся, и трясут их, как спелую вишню… Хотя, конечно, и там требуется осторожность. А что, доцент, интересно стало? Да ты не смущайся, как целочка, вижу, глазки разгорелись… Ты не переживай, дело житейское. Возьми да и попробуй. Если сразу не завалишься – глядишь, и выйдет из тебя человек не хуже некоторых…
Глава вторая
Тепло домашнего очага
Поставив машину в гараж, он не пошел в подъезд – присел на лавочку, закурил. Казалось, от одежды все еще веет тем запахом. Шантарская весна, как обычно, выдалась прохладной и запоздавшей, стоял конец апреля, а снег еще не везде сошел, по городу гулял холодный ветер – но внутрь небольшого квартала шестиэтажных «сталинок» почти не проникал, и ночной воздух был спокойным.