– Мы научились достойно жить, – заявил Зигмунд. – Дабы придать смысл борьбе с муками, я должен выполнить свою лучшую работу.

Зигмунд отказался принимать болеутоляющие лекарства, даже аспирин, из–за опасения, что это может разрушить его мозг и помешать оттачивать мысль и точно ее формулировать. Он редко приглашал друзей на обед, чтобы не ставить их в неловкое положение. Но он не чувствовал себя одиноким: его радовало высокое качество работ, публиковавшихся молодыми специалистами, созревшими под его крылом. В известном смысле он стал отцом большого семейства; ежедневно на его стол ложились десятки писем из различных стран от изучавших, писавших и публиковавших, и почти все они расширяли сферу психоанализа за пределы, о которых не мечтали его основатели. Он писал введения и предисловия к работам Макса Эйтингона, Эдоардо Вейса, Германа Нунберга, Августа Эйхгорна.

Он особенно восхищался доктором Георгом Гроддеком, поэтом и романистом, владельцем частного санатория в Баден–Бадене. Гроддек обратился к психоанализу, пытаясь лечить психические заболевания, возникшие без видимой органической причины. Он был тепло принят Зигмундом на Гаагском конгрессе 1920 года, но оттолкнул от себя всех присутствующих, кроме профессора Фрейда, объявив с трибуны:

– Я дикий, необученный аналитик.

Гроддеку принадлежало выражение «психосоматическая медицина», определявшее фрейдовские методы лечения психических расстройств, этиология которых была связана с эмоциональными факторами или же в основном вызвана ими. Эта фраза помогла общественным кругам понять направленность и цели психоанализа. Идея Гроддека о том, что наше «я» ведет себя в основном пассивно в жизни, нами руководят неизвестные и неконтролируемые силы, Зигмунду показалась достойной внимания.

Задача Зигмунда состояла именно в том, чтобы сделать эти силы известными и контролируемыми.

Иногда, удаляясь в часы послеполуденного отдыха с бутылкой горячей воды, прижатой к ноющей челюсти, он задумывался: сколько пройдет недель, месяцев, лет после его смерти до того, как профессора в клинической школе начнут преподавать науку психоанализа? Сколько потребуется времени, чтобы пациенты в психиатрических палатах, ранее находившихся под началом профессоров Мейнерта, Крафт–Эбинга и Вагнер–Яурега, которые даже не пытались добраться до первопричин их заболеваний с помощью фрейдовских методов, воспользовались бы преимуществами его терапии? Сколько времени нужно, чтобы рассеять предрассудки? Или же они никогда не будут рассеяны? Тогда какое право он имеет жаловаться, если даже Галилея по сей день не простили официально за его ересь?

Наиболее необычной женщиной, вошедшей в его жизнь, после того как Лу Андреас–Саломе вернулась в Геттинген, была принцесса Мария Бонапарт, сорокатрехлетняя женщина, родственница брата Наполеона I, состоящая в браке с князем Георгом Греческим. Мать Марии умерла от тромбоза через месяц после ее рождения, оставив ей большое состояние. Находясь у смертного одра своего отца в 1924 году в фамильном доме Сен–Клу в пригороде Парижа, она начала читать книгу Фрейда «О психоанализе». Книга оказалась пробным камнем для ее собственных эмоциональных и сексуальных проблем, а также для проблем тех пациенток, с которыми она работала в госпитале Святой Анны в Париже. Несколько раз Мария Бонапарт писала профессору Фрейду, умоляя его принять ее как пациентку. Подозревая, что она может оказаться светским дилетантом, он отказывался.