Она выглядела еще более встревоженной — взгляд ее метался по комнате, дыхание стало частым и прерывистым.

— Мне нельзя о них говорить. Я обещала Даниэлю, что ничего не буду рассказывать.

Значит, просили, и судя по реакции Хизер, она это сделала. Интересно, как Даниэль согласился уехать? Он явно хотел остаться, а судя по поведению Хизер, она склонна во всем соглашаться с мужем. Либо он уступил, чтобы порадовать ее, либо в глубине души уже начал сомневаться в происходящем.

Она молчала, и я продолжила:

— Вас не устраивала политика центра в том, что касалось воспитания детей. Скажите, с чем еще вы не были согласны?

Она бросила на меня беспокойный взгляд и пожала плечами.

— Что-то было… они просто все делали по-другому. Но многим так было лучше.

В последней фразе прозвучал вызов. Кого же она пыталась убедить?

— Что, например? — спросила я и тут же осознала, что мною движет личный, а не профессиональный интерес. Меня охватил гнев: не хочется стать доктором, которого волнуют только собственные переживания.

Но Хизер, казалось, даже не услышала моего вопроса.

— Я все вспоминаю, как впервые приехала туда. Было так весело, все вокруг были такими счастливыми. Мне было очень хорошо — впервые за много лет.

Ее глаза наполнились слезами. Эти слова напоминали то, как люди с ностальгией вспоминают о начале отношений после их окончания.

— Наверное, все дело во мне. Если даже там мне в итоге стало плохо, может, так будет всегда. Наверное, они были правы. Я боюсь быть счастливой. Ну зачем мы уехали?

— Вы сделали выбор, который сочли правильным. Вы хотели защитить своего ребенка.

Я повторила то же самое, что говорила в первый день.

— Не знаю, — нерешительно протянула Хизер. — Может, надо вернуться туда, когда я отсюда выйду…

— Не думаю, что сейчас вам стоит принимать какие-либо решения. Вы здесь, чтобы взять паузу и сосредоточиться на выздоровлении.

По лицу Хизер было видно, что она ускользает от меня.

— Как вы думаете, вам удастся сосредоточиться на себе?

Она молчала. Если бы я продолжала настаивать на ответе, она бы совсем закрылась, поэтому я предложила:

— Может быть, поговорим о чем-то еще? Вы упоминали свою знакомую Эмили. Не хотите рассказать о ней?

Она выглядела виноватой.

— Когда мы жили в коммуне уже несколько месяцев, нас приставили к новичкам — мы должны были стать им духовными сестрами или братьями и везде с ними ходить. Эмили всего восемнадцать. Она тоже пыталась покончить с собой. Так она там и оказалась.

Где теперь эта девушка? Если она склонна к суициду, то этот центр — самое худшее для нее место. Меня охватила тревога.

— У нее по-прежнему была депрессия, но я уговорила ее остаться в центре, и теперь она там живет. Если тебе удавалось уговорить кого-нибудь записаться на еще один семинар, то Аарон занимался с тобой медитацией лично. Мне хотелось ему понравиться.

В ее глазах плескалось отчаяние.

Подобная практика привлечения клиентов характерна для многих групп по саморазвитию и сект, но меня больше насторожило упоминание личных медитаций. Мне смутно вспомнилось, как Аарон уводил женщин, чтобы исцелить их, как он ласково касался их плеч или талии. Пытался он их вылечить или все было не так просто?