– А-а-а... Тогда ты угадал.

– А почему памяти не было? Сейчас ты какой-то другой стал...

– Про блокировку сознания слыхал? Так вот меня только вчера разблокировали.

– Вот суки! Так я и думал...

Хотя Макс Карданов не был похож на забитого жизнью Лапина, Ходаков продолжал испытывать к нему острую жалость.

– В Тиходонск не возвращайся. Там у тебя большие проблемы. Точнее, не у тебя, а у того, другого. Но это один черт.

Снова вспомнилась Лиса, вспомнился молодой Кедр, резким жестом он смахнул наручники на пол.

– Не заковал меня? Почему? Думаешь, и так справишься?

– Я не собираюсь с тобой справляться. Сейчас дам по газам, пока они там копаются, успею оторваться. Высажу тебя где захочешь, а сам – по своей программе.

– Вот так, да? – Макс внимательней всмотрелся в собеседника. – А почему?

– Надоело. И эти надоели, и вообще...

Тем временем Куракин выгнал из микроавтобуса двух «слухачей» и захлопнул дверцу.

– Шакалы, – сплюнул под ноги Ходаков. – Никак не нажрутся.

– А человек никогда не нажирается, – усмехнулся Макс. – Тем он и отличается от зверей. Пушка есть? Пойдем их перемочим и заберем бабки. Там штук восемьсот, «зелеными».

Было непонятно, говорит он всерьез или шутит.

Ходаков покачал головой.

– Это не для меня. Я таким куском подавлюсь.

– Может, и они подавятся... Но чаще глотают.

Москва, 19 августа 1991 года, 4 часа утра, кабинет Евсеева.

Леонид Васильевич озабоченно ходил по кабинету. Наглухо задернутые шторы, разобранная кровать в комнате отдыха и ночлег на работе говорили о приближении исключительных событий. В платяном шкафу стоял тяжелый черный «дипломат» специального курьера.

– К вам специалист от Рябиненко, – доложил по интерфону переведенный на круглосуточный режим секретарь. В таком режиме работал сегодня весь аппарат, хотя мало кто знал, чем это вызвано. Евсеев относился к числу осведомленных.

– Черт, совсем забыл! – хлопнул себя по лбу завотделом. – Очень не вовремя!

– Мы выдержали срок. Это исключительно надежная и совершенно безопасная вещь. – Специалист положил на стол черный кейс-атташе, точно такой же, как тот, что стоял в шкафу. – Ее можно бросать на пол, бить молотком, даже класть в костер ненадолго – ничего не произойдет. Она может лежать десять, пятнадцать, может быть, двадцать лет, – все будет нормально. Сработка происходит только при открытии крышки. Радиус сплошного поражения – два метра, выборочного – шесть-семь метров.

– Спасибо, – сказал Евсеев. – Только при открытии?

– Сто процентов. Можете ничего не опасаться.

– Спасибо, – еще раз поблагодарил завотделом и пожал специалисту руку.

Макс и Ходаков смотрели на микроавтобус и увидели, как внутри вспыхнуло пламя, выгнулись и расплавились стекла, лопнули борта, взлетела высоко вверх деформированная крыша, разлетелись какие-то страшные бесформенные куски, отскочила, пришибая «слухачей», дверь... Чудовищный грохот ударил по барабанным перепонкам, взрывная волна качнула «Волгу» и повыбивала окна в нижних этажах.

– Вот так штука! – У Макса отвисла челюсть. Странные взгляды, которые бросали на него много лет назад Евсеев и коллега из ПГУ, получили неожиданное и страшное объяснение. Если бы самолет не вернули, его бы уже шесть лет не было в живых!