Не очень-то и много веселого бывает в Миколкиной жизни. Всю зиму мерз он в холодном и тесном вагоне, мечтая о теплых днях. Вдобавок к холодам донимал и голод, особенно когда началась война.

А тут еще новая беда обрушилась на Миколкину семью. Однажды в полночь ворвались в вагон жандармы, разбудили всех. Искали что-то. Даже деда подняли с пола и перетрясли мешок с соломой, что служил старику периной.

Дед спросонья был зол й мрачен, с жандармами пререкался.

— И что вы ищете там, где ничего не клали?

Один из жандармов, тот, которого некогда отлупил дед на станции, толкнул его в грудь:

— Отойди в сторону, старый пес!

Дед стерпеть такого унижения не мог, засуетился возле своего сундучка, приговаривая под нос:

— Я тебе покажу, кто из нас старый пес! Я старый царский воин! У меня царские награды есть… Да я на турков…

— Оставь ты свои побрякушки, — прервал деда Миколкин отец. — Знаю, медали хочешь им показать. Наплевать им на твои солдатские медали! У них у самих вон мундиры бляхами увешаны. Одна только разница, что ты своей кровью медали заслужил, а они их нашей кровью добывают… Присматривай за внуком, дед, пусть растет человеком…

Ничего не нашли жандармы, но все равно арестовали отца и увели. А за что, за какие такие дела? Украл что-нибудь Миколкин отец, убил кого? Да никогда ничего дурного не делал он и не помышлял. А вот взяли и в тюрьму посадили, как вора последнего.

И уже на следующее утро заявился тот самый станционный жандарм. Распахнув настежь двери, скомандовал:

— А ну, выметайтесь из вагона, чтоб и духу вашего тут не было!

Мать сперва ничего не поняла, спросила только:

— Как так — выметайтесь?

— А так! — осклабился жандарм и, схватив с гвоздя дедово пальтишко, швырнул на рельсы.

— А где же нам теперь жить? — снова спросила Миколкина мать, не понимая, почему жандарм выгоняет их из домика на колесах.

Ничего не сказал в ответ жандарм, а только принялся выбрасывать за порог нехитрый скарб Миколкиной семьи.

Дед схватил было табуретку — и к жандарму, да Миколка тотчас повис у него на руке:

— Не надо, дедушка, не надо! Эта собака и забить еще может тебя…

Заметил Миколка, что кобура с наганом у жандарма расстегнута, видно, на всякий случай.

— Вон, щенок! — схватил жандарм Миколку за шиворот и вытолкнул за двери.

Миколкина мать сидела в углу, словно в забытье. Только слеза за слезой скатывалась у нее по щекам, и повторяла она одни и те же слова:

— Как же нам жить? Что ж это за напасть такая…

— А это уж меня не касается… Мне-то что до того… — посмеивался жандарм и продолжал швырять за порог вещи.

У вагона собрались люди: женщины поселковые, рабочие из депо. Сначала переговаривались между собой потихоньку, грустно покачивали головами, сочувствуя Миколкиной семье. Потом заговорили громче и громче. Вскоре около вагона поднялся шум, послышались угрозы, брань, а некоторые даже пробовали пристыдить жандарма:

— Ты что ж творишь-то, человече? На зиму глядя людей выгоняешь под открытое небо! Нынче их, а завтра, гляди, и за нас примешься?

— Расходитесь, не то и вас всех сейчас арестую, — огрызался жандарм, опечатывая закрытый пустой вагон сургучной печатью.