— Он ее наблюдал?

— Да. Хотя имел возможность убедиться, что это задача трудная и неблагодарная. Он заподозрил неладное, когда увидел, что она страшно худеет, однако ему стоило большого труда уговорить ее пройти обследование. И даже тогда она отказывалась глядеть правде в глаза, откладывала, не являлась на прием. Когда же он, наконец, затащил ее к себе в клинику, было уже поздно, болезнь успела зайти слишком далеко. В одной груди он обнаружил карциному. Взял шприцем ткань на биопсию и послал в центральную лабораторию в Пальма-ди-Майорка. Анализ показал, что клетки злокачественные. И вполне могли уже распространиться на другие места. Он приехал к Пандоре и сообщил, что ей придется лечь на операцию, удалить грудь, а потом еще провести курс химиотерапии. Вот о чем у них был разговор в день нашего приезда. Но она решительно отказалась. Сказала, что ни за что не даст себя оперировать, да еще потом подвергать химио- и радиотерапии. Он не мог ей обещать радикального исцеления, болезнь, видно, была слишком запущена… но сказал, что если пустить все на самотек, то жить ей осталось недолго.

— У нее были боли?

— Она принимала лекарства. Очень сильные наркотики. Оттого-то постоянно испытывала слабость, сонливость. По-видимому, особенно она пока не страдала, но, конечно, со временем ей бы становилось все хуже.

— Рак, — повторил Арчи зловещее слово, и оно прозвучало погребальным звоном. Конец, черта под колонкой цифр. — А я и не знал, мне и в голову не приходило. Как мы не догадались? От нее же только тень осталась. Могли бы, кажется, понять…

— Ну что ты, папа…

— Почему же она нам не сказала?.. Мы бы помогли…

— Нет, па, помочь было нельзя. И она бы никогда не сказала. Разве ты не понял, что она ни за что не хотела, чтобы вы с мамой узнали. Ей хотелось просто вернуться в Крой, и чтобы здесь все было в точности, как прежде. Сентябрь. Праздники. Поездки в Релкирк по магазинам, гости, приезды-отъезды, полон дом народу. И никакой грусти, никаких разговоров о смерти. Это все она от вас и получила. Бал у Верены дал ей превосходный повод для того, чтобы одной возвратиться домой и выполнить то, что у нее, я думаю, с самого начала было задумано.

— А ее врач знал об этом?

— Точно-то, конечно, нет. Но он сказал, что ни в коем случае не позволил бы ей отправиться в путешествие через Испанию и Францию, если бы не подвернулись мы с Джеффом.

— Значит, он все-таки догадывался, что у нее на уме?

— Не знаю. Язык не повернулся спросить. Очень может быть, что да. Он ее хорошо знал. И, по-моему, очень хорошо к ней относился.

Арчи проговорил:

— Как же он мог отпустить ее?

— Не надо винить Карлоса, па. Он сделал все возможное, чтобы уговорить ее лечь на операцию, не упустить тот единственный, пусть и маленький, шанс. Она была совершенно непреклонна.

— И приехала домой умирать?

— Нет. Не только. Она приехала побыть с вами, побыть в Крое. Всех нас порадовать. Одарить чудесными подарками, весельем, смехом. Она вернулась в свое детство, к местам, которые помнила и любила, сюда, где наш дом, и долина, и горы, и озеро. И это, если подумать, очень храбрый поступок. Слабое, конечно, утешение. Простите меня. Мне было очень больно вам это сообщать. Но я думала, вам станет понятнее, а потому легче.