Пора было действовать и мне.
Большевистский дворец блудницы
Днем я пришел к особняку Кшесинской. Через ограду был виден безупречный английский газон. На этом стриженом лужку гуляла маленькая козочка. Эту козочку выводили на сцену, когда Кшесинская танцевала Эсмеральду. В саду резвился сынок балерины – мальчик в кудряшках. Незаконный сын кого-то из великих князей. Он играл с фокстерьером и козочкой. За ним наблюдала весьма нужная мне молодая девица.
Эта была любимая служанка балерины. Неделю назад я сумел с ней познакомиться и вступить в самые близкие отношения. От нее я и узнал, что больше всего на свете она ненавидит свою госпожу! Это бывает с любимыми слугами.
Теперь я был в курсе всего, что происходило во дворце. Балерина последние дни очень нервничала, боялась нападения толпы на дворец.
Я передал служанке записку, которую она будто бы нашла на лужайке. В ней я написал: «Скоро наступит твой Судный день. Берегись, царская блудница!»
На следующий день очередная гигантская толпа вышла на улицу. Покрытая красным кумачом, она, как обычно, двинулась к Думе мимо дворца Кшесинской.
Из редакции «Правды» я позвонил во дворец и попросил хозяйку.
Испуганный женский голос:
– Алло.
– Добрый день, госпожа Кшесинская. Хотя сегодня он не очень добрый для всех нас. Я звоню вам из кабинета Александра Павловича… – (градоначальника Петрограда Балка), – по просьбе его превосходительства. Не сочтите за труд, Матильда Феликсовна, подойти к окну. Вы их видите? Эту бесконечную толпу?
Она (совсем испуганно):
– И что?
– У нас есть сведения: чернь нападет на ваш дворец… С часу на час.
– Но как же так?! Немедленно пришлите охрану.
– Боюсь, сударыня, вы не понимаете нынешней ситуации. Командующий гарнизоном генерал Хабалов и военный министр Беляев, к сожалению, исчезли в неизвестном направлении… Обстановка слишком опасна для вас. Я ваш верный поклонник, сударыня. Мне горько говорить вам, я прошу прощения… но злые люди именуют вас «госпожой Дюбарри»… Я хочу надеяться, что вас не постигнет ее участь.
– Что мне делать?
– Собрать самое ценное… Надеть на себя все самое простое… И прочь из опасного дворца. Спасайтесь, дорогая Матильда Феликсовна!
– Нет, нет! Тысячу раз нет. Я не брошу мой дом! Соедините меня с градоначальником.
– Непременно, как только он появится. Ибо он тоже исчез, и, думаю, надолго. Власть в городе… точнее, ее нет… она у толпы. Простите, мадам, но мне тоже пора уносить ноги… У нас уже стреляют.
Я повесил трубку. После чего по моему знаку по дворцу балерины выстрелили с улицы. Я представил ее лицо, когда в ее зимнем саду, обращенном к Петропавловскому собору, с хрустальным звоном разлетелось огромное стекло. Как рассказала потом «моя» служанка, после выстрела Матильда тотчас убежала в спальню. Вернулась с фокстерьером в одной руке и ридикюлем в другой. Там были сложены ее драгоценности. К восторгу служанки, она надела ее пальто! Взамен отдала ей восхитительную шубку из горностая.
Далее состоялось представление, которое наблюдал дежуривший у дворца Шляпников. Кшесинская, в жалком пальто, в белом пуховом платке, надвинутом на глаза, торопливо вышла из дома. В одной руке у нее были крохотный фокстерьер и небольшой ридикюль. (Там лежала жалкая часть того, что осталось у нее от всех несметных богатств… Прочие вещи, как я сообразил, наверняка брошены во дворце.) Другой рукой она держала маленького сына. Он хныкал, упирался, не хотел идти, требовал взять с собой козочку. Но она его тащила по улице, умоляя: