1970

Начать с того, что в этом мире совсем не такое время. Здесь это время биологического ритма, а не часов и всего того, что идёт вместе с часами. Никакой спешки. Наше чувство времени в высшей степени субъективно и тем самым зависит от качества нашего внимания, от нашего интереса или равнодушия, а также от следования шаблонам, целям и ограничениям. Здесь же настоящее самодостаточно, хотя это и не статическое настоящее. Это танцующее настоящее — развитие структуры, которая не имеет конечной цели в будущем, а сама является своим смыслом. Она нарастает и убывает одновременно, и семечко в ней является в той же мере целью, что и цветок. Поэтому у наблюдателя хватает времени, чтобы рассмотреть каждый аспект движения с бесконечным разнообразием выразительных деталей. Обычно мы не столько смотрим на вещи, сколько упускаем их из виду. Глаза видят типы и классы: цветок, лист, камень, птицу, огонь — то есть не сами вещи, а их ментальные образы — грубые очертания, которые всегда окрашены в блёклые тона и кажутся тусклыми, запылившимися.

Однако здесь видение глубины света и структуры распускающейся почки длится нескончаемо долго. Здесь достаточно времени, чтобы увидеть всё — чтобы охватить сознанием изощрённый узор жилок и капилляров, чтобы проникать всё глубже и глубже в фактуру зелёного цвета, который в действительности совсем не зелёный, а охватывает целый спектр оттенков, дающих вместе зелёный: это и пурпурный, и золотистый, и ярко отсвечивающий изумруд, и солнечно-бирюзовый океан. Я не могу сказать, где заканчивается форма и начинается цвет. Почка раскрывается и молодые листья появляются из неё с жестом, который крайне красноречив, но не говорит ничего, кроме «Так!» И почему-то этого оказывается вполне достаточно, чтобы всё было яснее ясного. Смысл прозрачен так же, как прозрачны цвет и фактура — не столько для света, падающего на поверхность сверху, сколько для света, присутствующего внутри самого цвета и фактуры. Там он, разумеется, и пребывает, ибо свет — это неразделимая тройственность солнца, объекта и глаза, а химия цветка и есть его цвет, его свет.

Но в то же время цвет и свет являются дарами глаза листку и солнцу. Прозрачность — это свойство глазного яблока, спроецированное во внешний мир как прозрачность пространства; это интерпретация кванта энергии в терминах студенистых волокон мозга. Я начинаю чувствовать, что мир одновременно внутри моей головы и вне неё, и эти двое, внутреннее и внешнее, включают или «охватывают» друг друга, как бесконечное число концентрических сфер. Я необычайно ясно осознаю, что всё ощущаемое мною является также моим телом — что свет, цвет, форма, звук и фактура представляют собой термины и свойства мозга, дарованные внешнему миру. Я не смотрю на мир, я не встречаюсь с ним; я знаю его посредством постоянного преображения его в себя, так что всё вокруг меня, весь объём пространства, не ощущается мною где-то там, а присутствует внутри меня.

Поначалу это непривычно. Я не знаю точно, откуда приходят ко мне звуки. Видимое пространство, кажется, звучит ими, как барабан. Окружающие холмы откликаются звуками проехавшего грузовика; при этом звучание и цветные очертания холмов становятся одним действием. Я использую это слово не случайно и вскоре прибегну к нему снова. Холмы движутся в своей тишине. Они значат что-то, потому что они преображены моим мозгом, а мозг — это орган смысла. Роща мамонтовых деревьев на склонах холмов выглядит как зелёный огонь, медно-золотистая выжженная солнцем трава вздымается до самого неба. Время так замедлилось, что, кажется, превратилось в вечность, и этот привкус вечности передаётся холмам — блестящим горам, которые, сдаётся мне, я помню с незапамятного прошлого. Они столь незнакомы мне, что выглядят загадочными, но в то же время не менее привычны, чем моя собственная рука. Таким образом, преображённый в сознание, во внутреннее электрическое свечение нервов, мир кажется загадочно призрачным, словно проявленным на цветной плёнке, словно звучащим на коже барабана, словно наплывающим на меня — но не весом, а вибрациями, понимаемыми как вес. Твёрдость — это неврологическое изобретение, и я задаюсь вопросом, могут ли нервы быть твёрдыми для самих себя. Где мы начинаемся? Структура ли мозга создаёт структуру мира, или же мир порождает структуру мозга? Мир и мозг напоминают курицу и яйцо, перед и зад.