Печален, спокоен,

Я пройду сквозь тюремную сизую муть.

Пред взводом поставят.

И точен и строен

Ряд винтовок поднимется, целя мне в грудь…

Хородчинский В.Ф.

Ставрополь, губернская тюрьма.

Клим Пантелеевич поднялся и вышел в тюремный коридор, где его ожидал охранник, читавший какую-то бумагу и тот самый матрос по фамилии Якшин со своими двумя подчинёнными.

— Ну что, миляга, поедем прокатимся? — прошипел он, дыхнув на Ардашева запахом гнилых зубов.

— И куда же? — осведомился Клим Пантелеевич.

— А на кудыкино поле, вернее — к кудыкину оврагу, где мы контру в расход пускаем. Но ты, сука, о быстрой смерти не мечтай. Не заслужил. Мучиться будешь, мамку вспомнишь, боженьку, а уж потом, когда мне надоест слушать твои мольбы о смерти, я тебя кончу прямо сюда, — он ткнул грязным ногтем Ардашеву в лоб и добавил: — между зенок. Нет, я, конечно, мог бы тебя и здесь в тюремном дворе пристрелить, но разве это интересно? Один выстрел — и всё. А в лесу весело: птички поют, зверушки бегают, цветы пахнут. Там мне будет сподручнее.

— Что ж, поедем. Давно я свежим воздухом не дышал.

— А? Слышали? — хохотнул матрос, обернувшись к двум своим спутникам — подышать захотел! Да сейчас так надышишься, что мало не покажется! Двигай костылями, белая собака!

Пока шли по лестнице, Клим Пантелеевич почему-то совершенно не думал о предстоящей смерти, а с интересом осматривал тюрьму, в которой он упрятал немало злодеев, но сам оказался в её стенах впервые (турецкая каталажка не в счёт). Длинные коридоры, сводчатые потолки, как в Духовной семинарии или больнице общественного призрения, железные лестницы с клёпками, облезлые стены…

Неожиданно, прямо на них по коридору шла вразвалочку огромная, размером с кошку, крыса. Скорее всего, обезумевшая. Она двигалась по самому центру, чувствовала себя полновластной хозяйкой помещения и совершенно не собиралась ни бежать назад, ни останавливаться.

— Ах ты тварь! — воскликнул Якшин, вынул оружие и, оттолкнув конвоированного, сделал несколько выстрелов. Они эхом прокатились по своду и исчезли только где-то в межлестничном пространстве. Крыса запищала, но всё равно, оставляя кровавый след, продолжала ползти вперёд. Тогда матрос вытащил шашку и с остервенением принялся рубить серую мерзость. Зрелище было отвратительное, и Ардашев отвёл взгляд.

На шум сбежалась охрана, но, поняв, что произошло, и, не желая иметь дело с матросами, ретировалась.

Наконец Якшин успокоился и, вынув из кармана грязный носовой платок, вытер лезвие шашки. Платок он бросил тут же. Вдруг большевик повернулся к статскому советнику и, глядя на него стеклянными глазами, сказал зло:

— Вот так мы и вас, буржуазов, порубаем. Понял?

Ардашев ничего не ответил.

Вскоре они выбрались из каземата. У полосатой сторожевой будки стоял часовой. Якшин показал ему бумагу и тот разрешил покинуть двор.

Клим Пантелеевич вдруг припал на одну ногу и опустился на колено.

— Что там у тебя? — рявкнул главный.

— Судорога, наверное. Давно не ходил, вот и свело ногу.

— Нам что нести тебя? Давай быстрей поднимайся и скачи на одной, — хохотнул он.