При въезде на Красную площадь, у Исторического музея, стоял автобус, набитый милицейским взводом с автоматами Калашникова в руках и в пуленепробиваемых жилетах. Со стороны Спасской башни к мавзолею двигался наряд кремлёвских курсантов, а мы, словно командующие парадом, под малиновый перезвон кремлёвских курантов въезжали на кремлёвскую брусчатку с противоположной стороны. Красная площадь сохраняла ещё следы траура по усопшему Брежневу. Вдоль серых гранитных трибун стояли тысячи, неубранных венков — от братских компартий, от враждебных государств, от народов, борющихся за своё освобождение, от советских союзных республик, которые этого освобождения уже добились, а также от министерств и ведомств.
Минуя венки и размноженные портреты Брежнева, наш «мерседес» подкатил почти к самому мавзолею Ленина и остановился в нерешительности по знаку дежурного капитана у шеренги милиционеров. Один за другим мы вышли из автомобиля.
— Что случилось, капитан? — спросил наш бригадир красномордого дежурного с нарукавной повязкой.
— Сейчас увидишь, — на удивление спокойным голосом сказал дежурный капитан и пошёл впереди нашей цепочки через милицейский кордон.
Я уже мысленно нарисовал себе кошмарную картину — обуглившийся труп на ступеньках мавзолея Ленина. Вместо этого в десяти метрах от входа в мавзолей я увидел раскладушку: обычную такую, защитного цвета, не очень новую. На ней примостился дядька в чёрной телогрейке и в зелено-брезентовой плащ-палатке. Возле него стояла канистра.
Дядька обеими руками придерживал длинный шест. На нем высился транспарант с надписью, сделанной чёрной краской:
«Андропов! Тридцать лет я стою в очереди на квартиру. Хрущёв и Брежнев обещали, но не дали мне жилплощади. Если и ты не дашь, я сейчас подпалю себя на Красной площади. Терять мне нечего. К сему остаюсь рабочий человек Чехарин Иван».
Увиденная картинка удивила не только меня. Рита, по-моему, еле сдерживалась от смеха, а всегда невозмутимый Меркулов, казалось, впал в замешательство.
— Почему он до сих пор здесь? — раздражённо спросил он дежурного капитана.
— А где ж ему быть прикажешь? — с наглецой в голосе ответил тот.
— Как это «где»? — наступал наш бригадир, — да хотя бы вон там!
Меркулов кивнул головой в сторону ГУМа. Напротив него располагалось 117-е отделение милиции, в юрисдикцию которого входили все происшествия, случающиеся на Красной площади.
— Не-е-е! — словно затягивая раздольную русскую песню, протянул капитан, и стало ясно, что он ломает комедию. — Не-е-е, так не пойдёт, дорогой товарищ! Мне, знаешь, на пенсию ещё рановато. Мне служить хочется! Брежнева, слышал, третьего дня похоронили! А какое указание от товарища Андропова Юрия Владимировича поступит — знаешь? Не только ты, сам комендант Кремля генерал-лейтенант Шорников не знает!
Меркулов сказал очень спокойно:
— Ясно. Ясно. — (Я видел, что в нем кипит ярость.) И пошёл к машине, к радиотелефону.
Четверти часа хватило, чтобы решить вопрос тридцатилетней давности: Меркулов связался с Диановым из адмотдела Московского горкома партий. Тот в свою очередь отыскал прибывшего в Кремль мэра Москвы Промыслова, и… Моссовет вынес внеочередное решение о выделении трёхкомнатной квартиры во вновь созданном Брежневском районе семье слесаря-сантехника Ивана Кузьмича Чехарина, 1917 года рождения.