Выйдя на открытое поле, я глубоко вдохнул свежий воздух, пахнущий ранней осенью и близким морем. Ветер и вправду был сильный. Холодный, резкий, налетающий с востока. Его порывы беспокоили пассажиров, устремившихся к зданию пограничного контроля, точно резвые кони, убежавшие с фермы, расположенной на живописных лугах южной окраины Хервингемма.

Я опустил кепку-восьмиклинку[38] из твида пониже на глаза, поправил лямку вещмешка на плече и тоже поспешил поскорее покинуть поле. Над горами собирались тучи. Они пока не торопились ползти к городу, но уже становилось понятно, что к середине дня начнется дождь.

Как я уже говорил, желающих приехать в Риерту было немного, что и не удивительно из-за напряженной обстановки в городе.

Цепочка прибывших горожан сразу шла в ворота, охраняемые солдатами, – им паспортный контроль не требовался. Второй и третий класс спешил на железнодорожный вокзал, находящийся тут же. Словно подтверждая свое присутствие, из-за домов раздался слабый гудок паровоза, работающего на угле. Во всем мире моторию старались использовать осторожно (дорого, местами опасно) и не пихать ее во все, что могло двигаться, когда есть пар, вполне способный справляться с этой задачей, пусть и не так эффективно.

Я поднял голову, посмотрел на огромное чудовище, висящее над летным полем. Меньше чем через час, заправившись новыми капсулами с моторией, водой и прочим, «Барнс Уоллес» покинет город и полетит дальше, в жаркий далекий Чой-Шхо.

Большую часть здания пограничной службы занимал огромный зал, стены которого украшали цветные плакаты. На четырех из них были нарисованы портреты людей с платками яркого лимонного вкуса, повязанными на шее. Я скользнул взглядом по надписям. «Террорист», «революционер», «бандит», «разыскивается жандармами», «особо опасен», «полагается награда», «сообщить о местонахождении» и так далее и тому подобное.

Как видно, это были те, кто не согласен с правлением нынешнего дукса, уничтожившего прежнюю правящую династию. Несмотря на богатство Риерты, в городе властвовало неравенство. То, что после переворота было принято многими с благосклонностью – Риерта не отдала технологии, а значит, будут деньги и рабочие места, – теперь казалось ошибочным. Рост мотории из года в год вызывал страх, а с ним начиналось недовольство властью. Многие семьи в фабричных районах потеряли кого-нибудь из-за этой дряни. И живущих тут пугало то, что находилось за Железным мостом, в кварталах Старой Академии и что порой вырывалось наружу, вопреки всем ухищрениям карантинных зон.

Но элита, гребущая цинтуры[39] от производства мотории, плевать хотела на обостряющиеся проблемы, подавляла бунты, топила заговорщиков, уничтожала конкурентов и правила суровой рукой уже одиннадцать лет, погружая огромный город в пучину ненависти, злобы, подозрений и затаившегося до поры до времени хаоса гражданской войны.

Портрет господина в пенсне, похожего на учителя сельской школы, был зачеркнут красным крестом, и рядом от руки оставлена надпись «Пойман».

Тут же висело еще одно изображение – шейный платок у этого человека был повязан на лицо, оставались видны лишь светло-карие глаза, дерзко смотрящие на зрителя из-под низко надвинутой шляпы-котелка. Надпись гласила: «Хлест – награда пять тысяч цинтур». Наверное, этот Хлест, которого никто не знал в лицо, жутко насолил властям, раз за него давали состояние в десять тысяч фунтов.