Утром их разбудил боевой петух, который тряс бородой и громко кукарекал. Такое бесцеремонное пробуждение ошеломило их. Другой хотчи из седла наблюдал за тем, как они поднимаются, а потом бросил им подстреленную лесную птицу, показал пальцем на стену деревьев, в сторону востока, и исчез в зеленоватом свете.

Спотыкаясь, они поплелись сквозь заросли пробудившегося леса в указанном направлении. Солнечные лучи прорывались сквозь листву. Весна выдалась теплой, и в Строевом лесу было влажно и душно. Одежда Каттера пропиталась потом. Он наблюдал за Фейхом и Дреем.

Фейх весь обмяк, задними лапами он отпихивался от земли, его шатало. Дрей шел наравне со всеми, хотя это казалось невозможным. Кровь сочилась даже сквозь кожаный рукав, и он не отгонял слетавшихся к ране мух. Бледный и окровавленный, Дрей походил на завалявшийся кусок мяса. Каттер ждал, когда он пожалуется на боль или выдаст свой страх, но тот лишь бормотал что-то себе под нос, и Каттеру стало стыдно.

Простота леса оглушила их.

– Куда мы идем? – спросил кто-то Каттера.

«Лучше не спрашивайте», – подумал он.

Вечером они услышали журчание и, идя на приятный звук, вышли к ручейку в зарослях плюща. Радостно крича, они припали к ручью, как счастливые звери.

Фейх сел прямо в ручей. Вода вскипала, ударяясь о его тело. Когда водяной плавал, его неуклюжие движения неожиданно делались грациозными. Горстями черпая воду, Фейх с помощью магии своего племени слепил из нее грубоватые фигурки, похожие на собак, и расставил на траве, где они простояли около часа. Потом фигурки оплыли, как свечи, и ушли в землю.

Наутро рана Дрея загноилась. Все ждали, когда его отпустит лихорадка, ведь надо было идти. Деревья стали мельче – какие-то смешанные породы. Путники проходили мимо черного дерева и дубов, ныряли под раскидистые баньяны, ветви которых висели плетьми, переходя в корни.

Строевой лес кишел жизнью. Птицы и обезьяноподобные твари все утро орали в ветвях. Когда путешественники проходили через полосу мертвых, побелевших деревьев, из подлеска на них выкатилось что-то медведеобразное, без конца менявшее форму и цвет. Завизжали все, кроме Помроя, который выстрелил зверю в грудь. С тихим хлопком тот распался на десятки птиц и сотни бутылочно-зеленых мух, которые на мгновение окружили людей и водяного, а потом снова слились в зверя за их спинами. Тварь, шурша, удалилась. Теперь они ясно видели, что вместо меха ее покрывают птичьи перья и жесткие блестящие крылья.

– Я бывал здесь раньше, – сказал Помрой. – И знаю, что такое толпяной медведь.

– Теперь мы уже, должно быть, далеко, – сказал Каттер, и шестеро пошли дальше на запад до тех пор, пока их не окружили сумерки.

Тогда они зажгли фонарь с колпаком, на который тут же полетели мошки, и продолжили путь. Деревья вокруг, казалось, впитывали свет.

После полуночи они миновали заросли травы, цеплявшейся за голени, и покинули лес.

Три дня вокруг путешественников тянулись Нищенские предгорья – то скалы, то продолговатые холмы, поросшие деревьями. В незапамятные времена здесь прошел ледник. От города их отделяли какие-то десятки миль. До его каналов было рукой подать. Иногда сквозь седловины холмов на севере и западе открывались настоящие горы, не похожие на те кочки, меж которых они брели.