Человек в белом жестом приказал своим людям стоять смирно.

— И какое у тебя дело до нас, людей Асгардвегра — Пути в Асгард?

Шеф поднял руку и показал на молот в руке язычника. Потом — на его амулет.

— Я — кузнец, как и ты. Я собираюсь учиться.

Кто-то за его спиной переводил слова остальным. Шеф чувствовал, что слева от него уже вынырнул из тьмы Ханд, что сзади сгущаются над их головами тучи. Но он не сводил глаз с лица человека в белом.

— Покажи мне, чего ты достиг в своем ремесле.

Шеф выдернул меч из ножен и, как недавно на островке в болотах, вручил его другому человеку. Молотобоец долго вертел его в руках, пристально изучал поверхность, несколько раз несильно сгибал и разгибал клинок, соскреб ногтем большого пальца слой изменившей цвет лезвия ржавчины.

— Горн у тебя был холодный, — промолвил он. — Или не хватило терпения. Эти стальные полоски, когда ты их скручивал, были неровные. Но все равно это славный клинок. Хотя с первого взгляда так о нем не скажешь… Да и о тебе тоже. Скажи-ка мне, юноша, — и не забудь, что смерть стоит за твоими плечами, — скажи мне, чего ты на самом деле здесь ищешь. Если ты только беглый раб, как и твой друг, — он выразительным жестом показал на шею Ханда, которая не могла его не выдать, — тогда, скорее всего, мы вас отпустим. Если же ты всего-навсего трус, желающий перебежать в стан победившего недруга, — что ж, тогда, пожалуй, мы тебя убьем. Но может быть, ты ни то и ни другое. Что-то третье. Или кто-то третий. Говори же, чего ты хочешь?

«Я хочу спасти Годиву». Это было последнее, что успел подумать Шеф. Он еще раз взглянул в глаза языческому жрецу и вложил в свои слова всю искренность, на какую оказался способен:

— Ты — великий кузнец. А христиане мне больше учиться не дадут. Я хочу стать твоим учеником. Твоим подмастерьем.

Человек в белом довольно хмыкнул и протянул Шефу меч костяной рукоятью вперед.

— Опусти топор, Кари, — сказал он кому-то, стоящему за их спинами. — Здесь вовсе не все так просто… Я возьму тебя в подмастерья, юноша. А если друг твой на что-то годен, то пусть и он учится. Сядьте-ка пока в сторонку, мы должны закончить начатое дело. Меня зовут Торвин, что означает «друг Тора», бога всех кузнецов. Какие имена носите вы?

Шеф тут же залился краской и опустил веки.

— Друга моего зовут Ханд, — сказал он. — А значит это — «пес». Да и у меня самого имя совсем собачье… Мой отец… Нет, отца у меня нет. Люди называют меня Шеф.

В первый раз за время беседы лицо Торвина обнаружило признаки удивления.

— У тебя нет отца? — пробормотал он. — И зовут тебя Шеф… Но это совсем не собачье имя. Тебя, я вижу, ввели в заблуждение.

Когда они потянулись к лагерю, у Шефа душа ушла в пятки. Боялся он не за себя, а за Ханда. Торвин велел им сидеть и ждать рядом, пока не закончится это странное собрание; сначала Торвин продолжил свою речь, затем на гортанном норвежском велось какое-то обсуждение, смысл которого Шеф едва понимал, после чего из рук в руки стал с торжественным видом передаваться мех с каким-то напитком. В конце концов все собравшиеся разбились на маленькие группки и принялись одновременно возлагать руки на различные предметы — на молот Торвина, на лук, горн, меч; на что-то, видом своим напоминавшее засушенный конский пенис. Никто, однако, не дотронулся до серебряного копья; наконец Торвин шагнул к нему, ловко разломал его надвое и завернул обе части в холщовый мешок. Спустя несколько минут круг был разобран, огонь потушен, пики вновь обрели хозяев. Воины начали устало разбредаться в разные стороны группами по четыре или по пять человек.