Но если и впрямь то было пророчество судьбы, — всегда способной найти уста, через кои она объявляет о себе, — тогда способ, выбранный ею для того, чтобы пророчество это дошло до него, Бранда, был воистину диковинный! В толпе, что сгрудилась вокруг orm-garth, затерялась одна женщина, наложница английского дворянина, леман, как называли таких девиц англичане. Однако до того, как ее купил для себя нынешний хозяин, она уже подвизалась на этом поприще при дворе ирландского короля Мэлсехнаила, где норвежский был в широком ходу. Именно ее уши вняли этим словам. У нее хватило ума не передавать их значения своему господину — леман, которым недостает смышлености, не дожить до поры, когда краса их начнет увядать, — но она успела шепнуть о них тайному своему возлюбленному, купцу, что водил караваны на юг. А он сообщил это другим людям в караване, среди которых нашелся один раб, бывший рыбак, скрывавшийся от прежних хозяев, и на него-то эта история произвела особое впечатление, поскольку сам он был свидетелем того, как Рагнара выволакивали из бушующего моря. В Лондоне же, в портовых забегаловках, где рады любому гостю — англу и франку, фризу и дану, лишь бы в кармане у него звенело, — почувствовав себя в безопасности, раб за чарку эля и ломоть бекона выкладывал ее каждому желающему. Так и услыхали ее уши норвежца.

Но раб тот был глупцом и вдобавок человеком без всякой чести. Рассказ о кончине Рагнара был для него всего лишь забавным, чудным, потешным случаем.

Могучий мореход по имени Бранд, стоящий на носу ладьи, видел в нем нечто большее. Потому-то он и вез с собой эти вести.

Корабль плавно скользил по поверхности фьорда, что глубоко врезался в плодородную равнину Зеландии, самого восточного из островов Дании. Ветра не было; парус был убран на рей; команда из тридцати гребцов слаженными, отработанными, неторопливыми взмахами погружала весла в воду, и от каждого удара на зеркальном, похожем на пруд море веером расходились морщинки, нежной рябью набегая на берега. А дальше, вдалеке, раскинулись сочные пастбища, по которым мерно передвигались коровы, зеленели налившиеся зерном колосья.

Бранд понимал, что благостная эта картина была от начала и до конца обманчива. На самом же деле его занесло в самую горловину величайшей бури, которую когда-либо переживал Север. Мир в ней поддерживали разве что море, на сотни миль вокруг истерзанное войной, да пылающая в сражениях береговая линия. За время пути по фьорду их трижды останавливала морская стража — громоздкие прибрежные суда, на которых никогда не ходили в открытое море. И трижды, со все возрастающим изумлением, всегда готовые поглазеть ha смельчака, пытающего свое счастье, они отпускали его. Вот и теперь движутся по пятам за ним две ладьи, каждая вдвое больше размером его корабля, — только бы не дать ему улизнуть. Он и его люди твердо знали — худшее ждет их впереди.

Стоявший на корме рулевой матрос передал управление члену команды, а сам не спеша перебрался на нос судна. Несколько мгновений он медлил, не решаясь обратиться к шкиперу, чье плечо было почти вровень с его собственным ростом. Наконец он заговорил, стараясь не быть услышанным находившимися на баке гребцами.