— Дроздова, Дроздова, — ответил за Таню Збруев. — Ты лучше вперед гляди — на столб наедешь!.. Вот хотя бы Осетринский в том фильме, — продолжал он. — Конечно, солидный человек, кандидат, с «Волгой». А когда он вам говорит, помните, в ресторане? Что жить надо для себя, а вы ему — пощечину! И правильно! Очень мне вот такие девушки нравятся, с женской гордостью, и глубокие!..

— Спасибо, Костя, я очень тронута… Пожалуйста, вон там, у парикмахерской, — попросила Таня водителя и повернулась к Збруеву. — Честное слово, Костя, очень рада была с вами познакомиться! Вот вы на «о» говорите, и я как будто дома у мамы побывала. Когда у вас поезд?

— Какой поезд? — испугался Збруев.

— Вы ведь проездом?

— А… нет, мне не к спеху! — заторопился Збруев следом за Таней. — Это так, относительно… Могу ехать, могу нет. Я, пожалуй, вас обожду и еще провожу, — добавил он, усиленно налегая на «о».

— Спасибо, — улыбнулась Таня. — Я скоро! — И скрылась в парикмахерской. А Збруев поставил чемодан у входа и сел ждать.

По тротуару торопились куда-то две молоденькие девушки в коротеньких юбочках. Но вдруг обе, как вкопанные, остановились перед витриной парикмахерской. Лица их выразили панический восторг. Девушки зашептались и захихикали. Потом у витрины остановился мужчина — и стал тоже глядеть внутрь с крайним любопытством. Подошло еще несколько человек.

Збруев, сидящий у дверей парикмахерской, нахмурился и встал.

— Не скапливайтесь, товарищи, — сказал он. — Проходите.

— Дроздова!.. — почему-то шепотом сообщил ему мужчина, кивнув на витрину.

— Ну и что, что Дроздова! — сердито воскликнул Збруев. — Обыкновенный советский человек, разве что красивый. Проходите!

Разогнав толпу, он перенес чемодан и, как страж, уселся под витриной.

А возле клуба на одной из тихих улочек в районе Пресни была уже настоящая толпа…

Вылезая из такси, Збруев замешкался с чемоданом, а Таню на ступенях колоннады уже встречали представители общественности, с цветами, улыбками и с директором клуба во главе. Ее мгновенно подхватили и повели в здание. Збруев прибавил шагу.

Когда он вошел в вестибюль — Таню он не увидел. Зато увидел большую группу солдат.

— Вежливее, вежливее, товарищи!.. — взволнованно покрикивал лейтенант на подопечных, размахивающих программками, карточками Дроздовой и просто листочками. В руках у самого лейтенанта тоже был блокнотик. Солдаты лихим штурмом добывали автографы.

— А что написать? — услышал Збруев голос Тани.

— Что-нибудь хорошее напишите! Барбашеву — от артистки Дроздовой!

— И мне!.. Бессмертный — моя фамилия!

— И мне, товарищ Дроздова!.. А это — за товарища, он в госпитале!..

Директор клуба волновался, поглядывая на часы.

Подбегали новые добытчики, военные и штатские, и этот водоворот все больше увлекал Збруева внутрь толпы — и скоро он был уже совсем близко от Тани. Уже не только слышал ее, но и видел: как Таня улыбается, как утопает она в букетах, как вырывает из блокнота предупредительного лейтенанта листочки, одаривая всех, налево и направо.

— Пожалуйста!.. Пожалуйста!.. Не за что!.. Это вам… А это кому?.. Что-то я совсем запуталась, ребята… Вам, кажется?