Только увидев ее пунцовые щеки и гордые слезы, он, кажется, понял, почему она сбежала.

Варвара пискнула у его уха, хотела что-то сказать, но Иван твердо решил, что не даст ей сказать ни слова — иначе он потом с ней не разберется!

Он перевел дух и опять поцеловал ее, и когда она вдруг отпустила его майку и обняла за шею, он понял — правильно, что не дал ей говорить.

Через некоторое время стало понятно, что больше стоять у входной двери никак нельзя и даже некоторым образом опасно для здоровья.

Варвара тяжело дышала, и ему показалось, что она соображает уже достаточно плохо, и можно попробовать завлечь ее в спальню.

Он снял с нее сапоги. Она таращилась на него, как на заморское чудо, и стискивала ладошки. Он разжал ее ладошку и поцеловал.

— Ну что?

— Я тебя боюсь, — пробормотала она, и зубы у нее отчетливо застучали.

— Правильно, — сказал он с удовольствием, — все совершенно правильно, душа моя!

— Не правильно.

Но ему некогда было выяснять, правильно или не правильно!

Крепко держа ее за руку, чтобы опять не сбежала, он довел ее до своей спальни и вытряхнул из нелепых одежек. Без них она оказалась так хороша — он и забыл, как она хороша! — что пришлось некоторое время постоять, старательно контролируя каждый вдох и выдох. Она немедленно прикрылась покрывалом, стащив его с кровати, и хорошо, что прикрылась, он смог перевести дух.

Он содрал с себя майку и джинсы и наконец-то прижался к ней, как ему хотелось, как он давно мечтал, как ему снилось в непристойных снах, после которых он чувствовал себя разбитым и думать ни о чем не мог, только о том, как все будет.

Он уговаривал себя не спешить. Разве можно спешить с женщиной, которая в панике прикрылась покрывалом и стояла возле постели, крепко зажмурившись, как будто это была не постель, а эшафот? И поначалу у него даже получалось не спешить, и он с удовольствием и первобытной радостью гладил и узнавал ее, но потом… потом оказалось, что никакие уговоры не помогают.

Что-то с ним случилось. Он понятия не имел, как это назвать, но знал только одно — если он сейчас же, сию же минуту не получит ее, всю целиком, с ее зажмуренными глазами, шелковой кожей, крепкой грудью и даже синяком на скуле, вместе со всеми ее мыслями, и страхами, и попытками убежать, от него ничего не останется, кроме кучки холодного перегоревшего пепла.

Всей кожей, с головы до ног, он чувствовал, что живет, дышит, двигается, что он принадлежит этой секунде и этой женщине, и это самое лучшее, что могло случиться с ним, и оно случилось, и еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть, и тянуть уже нет сил, но он же должен был не спешить!..

Варвара вдруг открыла глаза и стиснула его изо всех сил, делая ему больно, и он был рад, что она так стискивает его, что он станет падать не один, и она упадет рядом с ним.

Кровь молотила в ушах, во рту было сухо и горячо, а лоб, наоборот, оказался совсем мокрым. Он вытер его о подушку и некоторое время полежал, стараясь не слишком сопеть. Не сопеть было невозможно.

Варвару было совсем не слышно, как будто она умерла. Иван покосился на нее, чтобы убедиться, что она жива и на месте.