Въ это время Гирамъ возвратился въ деревню, разсказывая объ ужасномъ обращеніи Натти, и побѣжалъ къ судьѣ, чтобы снова пожаловаться на стараго охотника. Пока онъ находился въ комнатѣ Мармадука, прибѣжалъ туда же запыхавшійся Эдвардсъ, и тоже хотѣлъ войти въ комнату судьи, но былъ удержанъ Елисаветой, сказавшей ему, что отецъ занять дѣлами.

— Вы, вѣроятно, пришли къ отцу на счетъ Кожанаго-Чулка? сказала она. — Вашъ другъ сдѣлался и моимъ другомъ, и я думала только о томъ, какъ бы ему получше услужить. Можетъ, вы научите меня какъ это сдѣлать?

— Конечно! живо вскричалъ молодой человѣкъ: я могу вамъ все сказать, и Господь наградить ваше доброе желаніе. Натти былъ такъ неблагоразуменъ, что, вопреки закону, убилъ сегодня оленя. Но мнѣ кажется, что я тоже долженъ раздѣлить съ нимъ штрафъ, такъ какъ былъ его соучастникомъ въ охотѣ. Вашему отцу пожаловались, и онъ….

— Я все знаю, прервала его Елисавета. Онъ долженъ былъ исполнить законъ, но мы уже переговорили съ отцомъ, и увѣряю васъ, что ему ничего не будетъ сдѣлано дурнаго.

— Этимъ увѣреніемъ вы облегчили меня, отвѣтилъ Эдвардсъ. Такъ это правда, я могу вамъ вѣрить?

— Спросите моего отца, вотъ онъ идетъ, сказала дѣвушка.

Судья приближался, но видъ его не поддерживалъ надежды дочери. Лобъ его нахмурился, и черты лица были разстроены.

— Наши планы, Елисавета, уничтожены, сказалъ онъ послѣ короткаго молчанія, расхаживая взадъ и впередъ по комнатѣ: упрямство Кожанаго-Чулка обрушило на его голову всю тягость законовъ, и теперь не въ моей власти помочь ему.

— Какъ? вскричала Елисавета: развѣ не за что наложить денежный штрафъ?

— Да, если бы онъ подчинился штрафу, то законъ удовлетворился бы уплатой, сказалъ судья, но старикъ осмѣлился сопротивляться исполнителю законовъ.

— Какое же наказаніе ожидаетъ его за этотъ проступокъ? спросилъ дрожащимъ голосомъ Эдвардсъ. — Развѣ сопротивленіе нельзя извинить годами, привычкой и, наконецъ, незнаніемъ?

— Нѣтъ, это невозможно, хотя причины эти и облегчаютъ вину, отвѣчалъ судья: — наказаніе его будетъ опредѣлено присяжными.

— Но развѣ вы ничего не можете для него сдѣлать, судья Темпль? Вѣрьте мнѣ, сердце Кожанаго-Чулка загладитъ тысячу ошибокъ. Онъ знаетъ своихъ друзей и никогда не оставляетъ ихъ, даже еслибъ это были его собаки.

— Не сомнѣваюсь, что онъ обладаетъ добрымъ характеромъ, отвѣчалъ судья, — хотя впрочемъ я не былъ такъ счастливъ, чтобъ заслужить его уваженіе, что, впрочемъ, отъ души прощаю ему. Ему нечего бояться меня, какъ судьи, потому что недавно оказанная имъ услуга можетъ облегчить его преступленіе.

— Преступленіе! вскричалъ Эдвардсъ: — развѣ вы называете преступленіемъ то, что онъ отогналъ отъ своей двери подсматривающаго шпіона? Если это считается преступленіемъ, то не можетъ относиться къ Кожаному-Чулку.

— A къ кому же, молодой человѣкъ?

— Это вы спрашиваете меня, судья Темпль? Спросите лучше свою совѣсть. Подойдите къ этой двери, посмотрите на долину, спокойное озеро, тѣнистыя горы и потомъ спросите свое сердце. Откуда произошло это богатство, эти долины и холмы, и почему вы владѣете ими? Я думаю, что одинъ видъ Кожанаго-Чулка и Чингахгока долженъ отбить y васъ охоту къ подобному зрѣлищу.