— Интересно знать, убилъ ли бы я животное однимъ выстрѣломъ, цѣля не въ голову, a въ глазъ? говорилъ между тѣмъ Кожаный-Чулокъ. — Эти бестіи живучи: выстрѣлъ былъ великолѣпный, если подумаешь, что я видѣлъ только голову и кусочекъ хвоста. А! кто тамъ идетъ по лѣсу?

— Какъ ваше здоровье, Натти? спросилъ Долитль, живо выходя изъ кустовъ. Въ такой теплый день вы ходите на охоту? Смотрите, не преступите закона.

— Закона? спросилъ Натти. Какое дѣло до закона человѣку, живущему 40 лѣтъ въ пустынѣ.

— Какъ кажется, небольшое, отвѣтилъ Долитль. Но вѣдь вы иногда продаете дичину, a вамъ вѣроятно извѣстно, что всякій убившій оленя между январемъ и августомъ платитъ 12 доллеровъ штрафу. Судья строго наблюдаетъ за исполненіемъ законовъ.

— Да, да, я вѣрю этому, коротко отвѣтилъ Натти.

— Законъ вѣдь не допускаетъ исключеній, продолжалъ Гирамъ; но ваши собаки, какъ мнѣ кажется, нашли сегодня утромъ слѣды оленя. Это обстоятельство можетъ надѣлать вамъ хлопотъ.

— Очень возможно, беззаботно отвѣтилъ Натти: но скажите мнѣ, какая часть штрафа дается доносчику?

— Какая часть? повторилъ Гирамъ, чувствовавшій себя не совсѣмъ ловко, подъ испытующимъ взглядомъ Натти. — Половина, какъ мнѣ кажется. Однако, y васъ на рукавѣ кровь? Вѣдь вы ничего не убили сегодня утромъ?

— О да, отвѣтилъ утвердительно Натти: я сдѣлалъ великолѣпный выстрѣлъ.

— Гм! гм! гдѣ же дичь? Я думаю, это славное жаркое, потому что собаки ваши не погонятся за дурнымъ.

— Мои собаки погонятся за всѣмъ, что я имъ укажу, отвѣтилъ, чистосердечно смѣясь, Натти. Они схватятъ и васъ, если я имъ велю. Сюда, Гекторъ! сюда!

— Я слышалъ, что собаки ваши не сварливы, сказалъ этотъ, отступая, когда собаки обнюхивали его ноги. Но гдѣ же дичь?

Натти, снявъ ружье и указывая имъ въ кусты, сказалъ:

— Вотъ лежитъ одна. Что вы думаете о жаркомъ?

— Какъ! вскричалъ Долитль, — вѣдь это Браво, старый бульдогъ судьи. Послушайте, неужели вы убили собаку?

— Откройте немного глаза, отвѣтилъ Кожаный-Чулокъ, вынимая свой лѣсной ножъ и точа его о свои кожаные панталоны. Развѣ шея эта показываетъ, что я пробовалъ на ней ножъ свой?

— Нѣтъ, нѣтъ, она слишкомъ страшно разорвана: ножемъ этого не сдѣлать. Но отчего же это произошло?

— Вотъ отъ той пантеры; обернитесь-ка немного.

— Что! пантера! вскрикнулъ Гирамъ, съ необъяснимой быстротою повернувшись отъ испуга. Здѣсь есть пантеры?

— Успокойтесь, смѣясь сказалъ Натти; хотя тамъ и лежатъ двѣ, но одну удушила храбрая собака, a съ другой справился мой звѣробой. Не безпокойтесь, она болѣе не кусается.

— Но гдѣ жъ олень? сказалъ онъ, смущенно глядя вокругъ.

— Какой олень?

— Развѣ вы не убили оленя? Вѣдь мы уже раньше говорили объ этомъ.

— Развѣ не запрещено стрѣлять дичь? или есть законъ, въ которомъ исключается пантера?

— Нѣтъ, напротивъ за истребленіе ихъ назначается награда. Однако, Кожаный-Чулокъ: развѣ собаки ваши дресированы на пантеру?

— Вѣдь я уже разъ сказалъ вамъ, что на все! Сюда, Гекторъ, сюда!

— Такъ, теперь я вспомнилъ; но все же я долженъ сказать, что y васъ рѣдкія собаки.

Натти между тѣмъ сѣлъ на траву, положилъ къ себѣ на колѣни голову убитаго животнаго, и съ необыкновенною скоростью отрѣзалъ ему оба уха.