— Ты была еще ребенкомъ, дочь моя, когда я оставилъ тебя и твою мать, чтобы обозрѣть эти необитаемыя горы, сказалъ Мармадукъ. Даже теперь страна эта кажется тебѣ дикой и пустынной, но если бы видѣла ты ее тогда, какъ я въ первый разъ посѣтилъ эти горы! Я взъѣхалъ на вершину холма, который съ тѣхъ поръ и называю горою видовъ, потому что видъ, представившійся моимъ глазамъ, является какъ картина сновидѣнія. Почти всѣ верхнія деревья были опалены, такъ что во всѣ стороны можно было наслаждаться свободнымъ видомъ. Я взлѣзъ на высокое буковое дерево, листья котораго совершенно опали, и въ продолженіе часа свободно наслаждался безмолвною пустынею. Ни съ которой стороны не было выхода изъ этого безконечнаго лѣса, исключая со стороны озера, прилегающаго къ нему подобно зеркалу. Поверхность его была покрыта тысячами дикихъ перелетныхъ птицъ, и, сидя на буковой вѣтви, я видѣлъ какъ къ источнику подходила медвѣдица съ своими медвѣжатами, чтобы утолить жажду. По лѣсу кое-гдѣ пробѣгалъ олень, но даже съ моей возвышенной точки зрѣнія нигдѣ не было видно слѣда человѣка. Тогда не было еще ни порубокъ, ни хижинъ, глазъ не различалъ ничего, кромѣ горъ и горъ, да холмовъ, покрытыхъ разросшимися кустарниками, прерываемыми коѣ-гдѣ высокими деревьями. Даже Сускегана была окаймлена высокимъ и густымъ лѣсомъ.

— И ты былъ совершенно одинъ? нѣжно спросила Елисавета, и такъ провелъ и ночь?

— Нѣтъ, дочь моя, налюбовавшись около часа дикимъ, но великолѣпнымъ видомъ, и принявъ рѣшеніе основать тутъ колонію, я сошелъ съ дерева и спустился съ горы. Я оставилъ лошадь мою на травѣ, a самъ между тѣмъ сошелъ къ мѣсту, гдѣ ты видишь дома и житницы Темпльтона. Поднявшійся вѣтеръ расчистилъ дорогу до самаго озера, и мнѣ предстояло мало препятствій. Скудно закусивъ подъ деревомъ, я увидѣлъ на восточной сторонѣ озера облако дыма; это были первые человѣческіе слѣды, открытые мною въ этой пустынѣ, и я тотчасъ отправился по направленію огня. У подошвы горы увидѣлъ я грубой постройки блокгаузъ; замѣтно было, что онъ обитаемъ, но нельзя было открыть слѣдовъ владѣльца.

— Это не была ли хижина Кожанаго-Чулка? — поспѣшно спросилъ молодой Эдвардсъ.

— Да, именно, это была она, но сначала я принялъ ее за индѣйское жилище, рѣшился ждать владѣльца и ждалъ недолго. Скоро явился Натти, шатаясь подъ тяжестью убитаго имъ оленя. Тутъ мы въ первый разъ познакомились. Прежде я никогда не слыхалъ, чтобы въ лѣсахъ обитали такіе люди. Онъ отвязалъ свой челнокъ изъ коры и перевезъ меня на ту сторону, гдѣ была привязана моя лошадь. Указавъ мнѣ лучшее пастбище, онъ отвезъ меня опять въ свою хижину, гдѣ и провелъ я ночь.

— Какъ же поступалъ онъ, какъ хозяинъ? — спросилъ Эдвардсъ.

— Ну, конечно, радушно и просто, до самой ночи. Но когда я сказалъ ему мое имя и цѣль моего посѣщенія, то довѣріе его окончательно исчезло, ибо онъ считалъ нарушеніемъ своихъ правъ переселеніе колонистовъ. По крайней мѣрѣ онъ выказывалъ большое нерасположеніе къ моему предположенію, и хотя я не понялъ всѣхъ его возраженій, но казалось, что все относилось до помѣхи его охотѣ. Не смотря на это, онъ предложилъ мнѣ медвѣжью кожу и обращался хотя холодно, но гостепріимно. Наутро я простился съ нимъ.