Во время обхода по отрядам всюду предстала одинаковая картина, какая бывает только по праздникам: в секциях шум и гам, в комнате политико-воспитательной работы неустанно мерцает мертвенно-синим накалом многострадальный телевизор, и больше обычного узкая тропка от культкомнаты до туалета залита ледяной, белеющей под круглым бледным освещением жидкостью тайно бегающих сюда в эти праздничные и одновременно невыносимые часы, а в курилке, где смело можно было вешать топор, едкий и плотный дым делает неузнаваемыми сражающихся в шашки под сопровождение адского смеха и мата, но все равно как по команде перед нарядом все бодро и весело встают, безбоязно отвечая на дежурные вопросы, а улыбки запоминаются непривычной искренностью... И без перца доходит до сердца - каковы веки, таковы и человеки...

Не забыли мы заглянуть и в кутки: пристройки к пэтэу и котельной, парикмахерской и школе, в каптерку с санчастью. За глаза довольно. Обошли из конца в конец - пока ничем ничего, все тихо и мирно.

После обхода зам по режиму, как и обещал, отвернул к себе в штаб зоны, а мы, уже крепко замерзшие, тут же заторопились к дежурке - чуть ли не наперегонки. Перед самым входом нас осторожно обошел Нарком в новой фуфайке с форсисто поднятым воротником.

А на пороге, часто затягиваясь, зобал папироску прораб Портретов, и по красным пятнам на лице его было понятно, что уже погнал человека черт по бочкам. Даже челюсть отвисла.

- А-а, Портретыч, - припечатал прораба по плечу Серега Шаров. - Дело сделал? Выдал Наркому задание? Ну и вали отсюда. Все - до встречи в эфире!

- Верно, верно, - не обидевшись, согласно засуетился прораб, что было явно не в его характере. - Иду, иду, голубчики-душегубчики! Спешу: запинаюсь и падаю...

В самой дежурке нас уже дожидался вскипяченный чайник, и мы, разложив на сейфе принесенное с собой, добрые полчаса гоняли чаи, в душе тайно радуясь, что все пока идет хорошо. Зазвонил телефон, и дежурный, хмуро выслушав, кивнул мне:

- Давай к себе: завхоз икру мечет - кажется, пьянка...

Накинув шинель, я выскочил в одиночку: в своих-то углах не староста указчик.

Встревоженный завхоз шепнул, где чифирили пьяные. Я шуганул его будто бы за непорядок. Пришлось собирать актив - для обхода.

Начали по порядку, с ближней секции - на мякине не проведешь. В одной из секций обнаружился в розетке оставленный кем-то самодельный электрокипятильник - "кипятило": пара металлических пластин да шнур с оголенной проволокой. Творение рук человеческих, подходившее на все случаи жизни, было брошено на произвол судьбы ввиду внезапного обхода. А за это наказывали последовательно и строго.

В последней секции, в углу на койках, действительно чифирили: черная железная кружка степенно передавалась из рук в руки, каждый делал строго по глотку.

"В авторитете" здесь Борис Кондратьев - Кондрат, с лицом, покрытым мелкими нарывами, дышащий хрипло и густо, похожий на больного. Трое "кентов" во всем внимали Кондрату: сложив по-турецки ноги на кроватях, не спускали с него своих блестящих, мутных глаз. Аж рты пооткрывали. И поперек не пикнут.