Ермамет совсем обессилел, бубен почти выпадывает из его ослабевших рук. Все глуше звучит голос шаманского бубна, все тише становится вокруг. Тени гусей и куропаток наполняют ранее пустое пространство, великая река мертвых катит свои плоские воды, чуть рябящие на перекатах, блестит на песчаном дне золото, а над песком в прозрачной воде плещут хвостами серебристые мертвые рыбы, духи живых рыб, улыбаются или скалятся Ермамету. И олени, и лоси топочут по берегам, густо поросшим духами кедров и сосен, щиплют мертвую траву. Мутный фиолетовый туман рассеивается потихоньку, золотится призрачный солнечный свет, в лучах которого появляется косматый батюшка-медведь, дух-покровитель Ермамета.
— Не горюй, шаман, — машет громадной лапой дух-покровитель. — Здесь, в нижнем мире, я хозяин, я хожу к Нуми-Торуму, я тебя защищу. Лечи людей, предсказывай им охоту, собирай мухоморы, любись с молодой женой-шаманкой. Тебе лучше знать, что делать. Может, тебя позовут в верхний мир, к другим богам. Жди.
Ермамет обнимает медведя, принимается петь странную вогульскую песню без слов. Они летят над равнинами и горами, где вечно царствует лето или ранняя осень, в отличие от среднего мира, где почти всегда холод и зима. Хорошо лететь в обнимку с батюшкой-медведем, с покровителем шамана, крепче прижимается Ермамет к косматому мощному боку, громче поет свою песню, оглашая безмолвие нижнего мира, забывает греметь бубном, опускает усталую руку… И приходит в себя на земляном полу своей избы, вблизи от чадящего очага. А над ним склонилась встревоженная Тайча, показывая обугленные остатки оленьей лопатки, специально хранимой для особо важных гаданий. Только на миг открывает глаза шаман, а потом погружается в крепкий глубокий сон без сновидений, почти не шевелясь и не дыша.
Когда Ермамет проснулся, Тайча рассказала ему о страшном гадании и о гневе духов огня.
— Не вмешивайся ни во что, — просила она мужа, готовя немудреный обед. — Видишь, гневаются злые духи. Отнимут у нас потомство, убьют тебя на охоте, заберут мою молодость и красоту. Надо ждать зова из верхнего мира, — мудро решила Тайча. — Вставай на лыжи, поедем за водкой к Тоне, очень выпить охота.
И семейная пара дружно и споро собралась, встала на широкие короткие лыжи и зашагала в сторону Вижая, чтобы успеть засветло вернуться. Снег заскрипел под лыжами, замелькали могучие кедры, свежий морозный воздух остудил разгоряченные лица. В среднем мире тоже хорошо жить.
Часть вторая
На свердловском вокзале было тесно и шумно, как никогда. Усталые и измученные пассажиры, ожидавшие свои вечно опаздывающие поезда, улыбались и светлели лицами, глядя на веселую толпу студентов, обвешанных и обставленных невиданным количеством багажа. Громадные рюкзаки топорщились от втиснутых в их нутро нужных вещей; гигантский тюк, едва поднимаемый двумя крепкими парнями, был сшитой из двух поменьше палаткой; кроме того, пучились боками два баула, прочно перетянутых ремнями. И лыжи, отличные, проверенные в походах лыжи, смазанные великолепной мазью, которую пришлось два часа выманивать у прижимистого Руслана Семихатко — он хотел иметь эту классную штуку в единоличном пользовании. Ну, разве что с верным Толиком Угловым поделиться. На Руслана насели с мольбами и угрозами, так что пришлось ему “угостить” товарищей. Молодые люди были одеты довольно просто: незатейливые куртки, полушубки с плохо обработанным, косматым мехом, тренировочные костюмы из синей шерсти, грубая обувь, меховые шапки из кролика. Однако от всей группы веяло такой энергией, такой силой молодости и радости жизни, что на одежду можно было не обращать никакого внимания.