Карточки он отоваривал в разных магазинах, меняя их у барыг-перекупщиков. Ему пришлось потерять на этой операции почти половину добытого, но карточки выдавались для отоварки в одном магазине, к которому был “прикреплен” гражданин. Олега могли запомнить, разоблачить, выдать: он не хотел рисковать. Выкупленный хлеб он с наслаждением пожирал, как зверь; как жрал когда-то мороженое, купленное на украденные у родителей деньги.
История с кражей карточек произвела в школе дикий переполох; вызывали даже милицию, но усталый до смерти безрукий фронтовик только скорбно покачал головой; какие там отпечатки пальцев, все захватано и заляпано, да и в лаборатории криминалистики некому работать — все ушли на фронт. В основном расследуют только дела об убийстве и, конечно, хищениях государственной собственности. А тут даже неясно, не потеряла ли сама растяпа училка свои драгоценные карточки где-нибудь в битком набитом трамвае или на темной улице. А теперь заявляет о краже, чтобы чего-то там добиться, переложить ответственность на милицию…
Вора так и не нашли, а классная руководительница месяц носила домой, двум детям, жалкие судки с пустым супом из школьной столовой — ей оказали материальную помощь, какую могли оказать в тот тяжелый год. Она продала, вернее, обменяла на буханку хлеба свои сапоги и пальто. Больше у нее ничего не было. Вахлакову было жалко учительницу; он вместе с ребятами сложился и отдал в ее пользу стограммовый кусочек хлеба, положенный ему на обед. Он ведь не был извергом или отъявленным мерзавцем. Просто ему нравилось чувствовать свое превосходство над слепцами, населявшими мир.
Вахлаков затаился надолго, напуганный происшедшим, особенно — визитом милиционера. Парень ужасно боялся тюрьмы, населенной жестокими подонками, способными воткнуть заточку под ребра за воровство и предательство. О тюрьме Вахлакову приходилось слышать много: город был окружен многочисленными лагерями, а в центре высилось здание старинной тюрьмы, построенной еще при Екатерине. Почти все старое население города было потомками каторжан и ссыльных, а Сибирский тракт, деливший город на две половины, помнил звон цепей и окрики жандармов двухсотлетней давности: декабристы брели по разбитой печальной дороге к месту своего вечного заключения. Так что тюремный фольклор и рассказы о лагерях были знакомы каждому мальчишке. Вахлаков прекрасно понимал, что в заключении он не выживет. Там ему невозможно будет носить маску, его разоблачат и убьют. А красть он перестать не может, по крайней мере, пока. Потом, со временем, он, конечно, бросит свое опасное развлечение, а пока просто затаится на время… И Вахлаков затаился.
Он успешно закончил школу и легко поступил в технический институт, где долго приглядывался к обстановке, к ребятам, к их вещам… Его громкий смех и веселые шутки были слышны на всех этажах громадного здания, в коридорах и комнатах общежития, в здании хозяйственных служб, где размещался туристический клуб. Большой, широкоплечий, крупнолицый, Вахлаков был повсюду заметен, со всеми общался, со многими дружил. Его влекло к девушкам, но они отчего-то сторонились приятного рубаху-парня. На втором курсе Олег познакомился с Милочкой Лебединской, дочерью известного профессора, разбитной девахой, одетой лучше всех в институте. Милочка была прекрасной партией; у нее имелась даже отдельная однокомнатная квартира в самом центре, недалеко от Городка чекистов. Вахлаков стал ухаживать по всем правилам: покупал цветы, конфеты, приглашал Милочку в кино. Сначала девушка благосклонно восприняла его ухаживания и улыбалась ему вполне определенно, но через несколько недель она стала избегать общения с веселым парнем. Вахлаков удвоил усилия, стараясь показать себя с самой лучшей стороны. Олег напрашивался к гости к выгодной невесте, рассудив, что в квартире он сможет перейти к активным действиям. Но Мила сначала бормотала что-то про занятость, а потом прямо сказала своим неподражаемым хрипловатым голосом, скопированным с голоса экранных героинь: