И опять от дома к метеоплощадке шел человек. Ветер хватал его за полы полушубка, вставал перед ним снежной стеной. Но тот же ветер с дикой силой крутил на крыше дома диковинную вертушку, которая громыхала, как танк.
Человек с электрическим фонариком и тетрадкой в руках шел против ветра…
Когда я кончил рассказ, было уже поздно. Пора было расходиться спать.
По своему обыкновению я прошелся по кораблю. Мы стояли на рейде, подниматься на капитанский мостик было не за чем.
Острова в ночной темноте уже видно не было. Виднелся только огонек в одном из окошек далекого домика. Он походил на самую низкую звезду из всех, что зажглись сейчас в небе.
Старший помощник готовил подъем катера.
Я отменил подъем.
Старпом очень удивился. С выгрузкой было покончено. Зимовщики с острова уже перебрались на корабль. Я ничего не стал объяснять старпому.
— Подождите до утра, — сказал я ему и пошел спать. Она, Маша, конечно, ждала меня около моей каюты.
— Ну, как, Маша, — спросил я ее, — по ветру пойдешь или против ветра?
Так закончил Борис Ефимович свой рассказ.
Механик
Катер развернулся против ветра, чтобы волна не била в борт.
Снег, мешаясь с брызгами, хлестал по лицу. Капитан держался за поручень около машинной надстройки и размышлял, что означала эта личная радиограмма?
«Борис Ефимович, если можете, умоляю, повидайтесь со мной, Маша Грачева».
На этом же катере капитан доставил на остров к Сходову супругов Грачевых, решивших вместе остаться на зимовку. Все было улажено. Радист острова согласился уступить Грачеву свое место. Метеоролог Юровский, которого сменила Маша, мог ехать на курорт. Капитан, давая с мостика последнюю прощальную ракету, считал, что он сделал все так, как надо, и вдруг теперь, когда «Георгий Седов» на обратном пути проходил мимо острова, такая радиограмма!
Конечно, можно было сослаться, что прибой не позволяет сойти на берег, но капитан не мог не проверить, что случилось.
Остров был покрыт снегом. Белый и плоский, он походил на ледяное поле.
Волны с ревом разбивались о базальтовые скалы. Пена взлетала выше этих заснеженных скал и в низких лучах солнца играла радугой.
Капитан спрыгнул в ледяную воду, не давая катеру близко подойти к опасным камням.
Вода оказалась по грудь. Капитан рассчитывал на это. Он был в непромокаемой брезентовой робе.
На скале стояли два человека. Они сбежали к самой воде и помогли капитану выбраться на берег.
Борис Ефимович откинул капюшон и, прищурясь, вопросительно посмотрел на Машу.
Маша Грачева заплакала и прижалась к мокрой груди моряка, на уровне которой как раз и приходилась ее голова.
— Ну, чего ж ты? — сказал Борис Ефимович. — Робу мне промочишь.
Маша откинула голову и посмотрела на капитана мокрыми блестящими глазами.
Грачев стоял в двух шагах. Его квадратное лицо было озабочено.
Втроем пошли к полярной станции.
— Вы помните, Борис Ефимович, — говорила Маша, — как я караулила вас у каюты… Стыд меня разобрал. Такие люди в Арктике живут, а я что? Дезертир?
— Помню, помню, Маша, Ну, а теперь-то что? — спрашивал капитан.
— Нет, вы послушайте, Борис Ефимович. Я тогда вас просила, чтобы вы устроили нас обоих на остров…