Несколько раз я попытался заснуть, но ни разу мне не удалось сомкнуть глаз. Дни, проведенные в пансионе, были пустыми и монотонными, и время растягивалось, словно жвачка. Но за последние дни произошло столько событий и так много мне пришлось узнать, что мне казалось, будто время из полного штиля закрутилось в буйный водоворот.
Баес закончил нашу встречу на станции Рафаэль Кастичо тем, что дал мне адрес судьи Агиррегарая в Оливосе.
Я спросил, какое отношение он имел ко всему этому делу.
— Это то, что я вам начал объяснять с самого начала, и то, что, как я уже сказал, мне пришлось оставить на самый финал.
Тогда я вспомнил:
— Хухуй?
— Именно так. Это человек честный, но, что самое главное, у него есть нужные контакты для вашего перевода. И вот еще что — это была его идея, — предупредил он.
— Почему?
— Не знаю. Или даже лучше так — пусть он сам вам объяснит. Он вас ждет.
— Но разве нет другого выхода, кроме как пуститься в бега? — У меня как-то не укладывалось в голове, что меня могли убить со дня на день.
Баес долго на меня смотрел, видимо ждал, пока до меня самого все дойдет. Не дошло, поэтому ему пришлось мне все разъяснить:
— Знаете, в чем тут дело, Бенжамин? Единственный способ быть уверенным в том, что Романо отвяжется от вас, — это рассказать ему правду. Если хотите, я могу устроить вам встречу. Но для этого мне придется поведать Романо, что его маленького дружка замочили не вы, а Моралес. — Он сделал паузу перед тем, как завершить мысль. — Если вы этого хотите, то так и сделаем.
«Вот дерьмо», — подумал я, потому что поступить так не мог, мать твою. Не мог.
— Вы правы, — согласился я. — Оставим все так, как есть.
Мы попрощались сдержанно, без лишних эмоций. На клочке бумаги он написал мне номера автобусов, на которых я мог доехать до Оливоса. Я уже и так выглядел полным идиотом, так что выспросил у него все, вплоть до того, какого цвета они были.
На дорогу у меня ушло больше двух часов. Этот холодный, противный зимний вечер наконец подходил к концу. Дом Агиррегарая представлял собой красивое шале с прилегающим к нему спереди садом. Я сказал себе, что если мне все же суждено когда-нибудь вернуться в Буэнос-Айрес, то я осяду в своем родном Кастеляре. Никаких квартир в центре.
Дверь мне открыл судья собственной персоной и проводил меня в свой кабинет. Мне показалось, что из глубины дома доносились звон посуды и детские голоса. Я почувствовал себя неудобно от того, что, возможно, его побеспокоил, и сказал ему об этом.
— Никаких проблем, Чапарро. Не беспокойтесь. Но чем меньше людей вас увидит, тем лучше.
Я с ним согласился. Он проводил меня к широким креслам. Предложил мне кофе, но я отказался.
— Баес ввел меня в курс дела, — начал он, и я про себя очень этому обрадовался, потому что сама мысль о том, что мне придется повторить всю историю заново, приводила меня в ужас. — Только не знаю, понравится ли вам то решение, которое мы с ним нашли.
Я постарался сделать так, чтобы мой голос звучал беззаботно.
— Хухуй… — выдохнул я.
— Хухуй, — подтвердил судья. — Баес сказал мне, что этот убийца…