– Местные жители привели. Говорят, нарушителей границы задержали.

– Что по вашему уставу полагается делать с нарушителями границы? Отправлять по инстанции для выяснения личностей или оставлять у себя для рабского труда?

Пограничник промолчал.

– Я вопрос задал!

Пограничник вдруг забыл русский язык.

– Кудеяров!

– Я! – отозвался младший сержант, который раньше командира подошел к костру и уже тянул к огню руки.

– Ко мне. Тебя господин офицер погранслужбы зовет…

– Не надо Кудеярова… – не поворачиваясь, взмолился пограничник и остановился так резко, что Самоцветову пришлось толкнуть его. – Спрашивайте, я сам скажу.

Ладонь его при этом благоразумно прикрывала распухший нос.

Младший сержант все же подскочил к командиру взвода, а пленный пограничник отскочил от Кудеярова так, словно на спецназовце был пояс смертника.

– Воспитательные меры, товарищ старший лейтенант? – бодро спросил Кудеяров и поиграл в воздухе своими сильными пальцами, словно разминая их.

– Далеко не отходи. Можешь потребоваться. У тебя хорошо получается убеждение мануальным методом.

Грузинский пограничник постарался незаметно покосить глазами за плечо. Младший сержант шагнул вперед, заглянул пограничнику в лицо и добро улыбнулся. Так между ними, как показалось старшему лейтенанту, установился контакт взаимопонимания.

– Еще раз спрашиваю, как на заставу попали российские солдаты?

– Их привела группа сванов. Это была оплата возможности провода из-за границы рабочих.

– Рабов?

– Разговор с нами шел о наемных рабочих.

– Которых приводят под конвоем и насильно? Это не рабочие. Рабочим заработную плату платят. Рабам ничего не платят. Вы платили пленникам?

– Нет. Их только кормили. Они не квалифицированные строители. Плохо работали.

– Рабы.

– Рабы… – едва слышно согласился пограничник.

– Откуда приводили рабов?

– Не знаю.

– Кудеяров!

– Я только разговор слышал, – затараторил пограничник, исправляя очевидную оплошность. – Начальник заставы беседовал со сванами. Они, кажется, покупают их у дагестанских бандитов.

– Значит, вы все-таки покупаете солдат?

– Я оговорился. Мы не покупаем. Нам предлагают. Мы не отказываемся.

– Предлагают в подарок?

– Нет. За то, что мы их пропускаем.

– Это уже предмет торговли. Когда за что-то – это торговля, а не подарок. Но меня волнует другой вопрос – почему именно солдат? Почему вам не предлагают бомжей?

– Они боятся оставлять солдат себе. Я так понимаю. Те могут убежать. Они опасные…

– А вы не боитесь?

– У нас они под охраной.

– И не пытались бежать?

– Было как-то… Несколько лет назад. Пытались.

– И что с ними стало? С беглецами. Поймали?

– Я не знаю. Это было до меня. Я тогда еще здесь не служил.

– Кудеяров!..

Пограничник вдруг по-бабьи завизжал:

– Не надо Кудеярова. Не знаю я. Не спрашивал… Это до меня было…

– Отставить, Макс, – старший лейтенант выключил диктофон и убрал телефон. – С кем сотрудничали сваны, он тоже знает едва ли, но сваны это скажут сами. Их много, и они молчат до того момента, пока все вместе. Им друг перед другом стыдно. А когда их разведут по камерам и будут по одному таскать на допросы, быстро разговорятся. И скажут даже то, чего не знают. И про этих пограничников тоже много скажут. К сожалению, я дал слово отпустить этого урода. Слово нужно держать, хотя я уже жалею, что пообещал. Будь на то моя воля, я бы за нос привел этого пограничника в СИЗО. Но слово сильнее воли. Обещания я привык держать. Не волнуйся, носатый, я вижу, как ты дрожишь. Я тебя и твоих солдат отпущу. У них головы, кажется, сильно болят. После таких пропущенных ударов еще долго будут болеть. Как и твой нос. Но у тех парней, кого солдаты у вас забрали, все тело, наверное, болит от вашей работы. Все справедливо, и без обиды.