Как пришло время разъезжаться, сказал Мономах князьям:
- Запомните, коли теперь после крестного целования кто из нас поднимется на другого, все мы встанем за зачинщика, и крест честной будет на него же. Будет тому порукой крест честной и вся Русская земля...
На прощанье князья обнялись, поцеловались братски друг с другом и разъехались по своим уделам.
ЦЕЛОВАНИЕ НАРУШЕНО
"Если кто нарушит целование, все на него встанем. Будет тому порукой крест честной и вся Русская земля," - запали князьям в душу слова Мономаховы.
Но всё едино - нарушили целование. Не устыдились креста.
Первым червь раздора стал глодать Давыда Игоревича.
Завислив Давыд, недалек умом. Не в деда Ярослава уродился внук, не в прадеда Владимира-крестителя. В иную пошел, видно, породу.
Совсем иное молодой Ростиславич - Василько. Храбр, предприимчив, богатырь по виду и по духу. Много славных дел сотворил Василько для Русской земли. С юных лет был он врагом чванной Польши - не раз наводил на неё свои рати, заключая для того союз с половцами, усмирял опасного соседа.
Вот и теперь затевал Василько новые обширные походы на латинян. Охотно шли под его стяги берендеи, печенеги и торки - знали: в случае удачи не оставит их Василько без награды. Щедр Ростиславич, широк душой, помнит он мудрость пращура своего Владимира: "Серебром и золотом не соберу дружины, а дружиной сыщу и серебро, и золото".
Еще до Любечского съезда злобился Давыд Игоревич на Василька за то, что достался Васильку лучший удел - Теребовль. А тут еще, как стал Василько войска собирать, возомнилось Давыду: а ну как для того это всё, чтобы забрать у него Владимир-Волынский? Что Васильку стоит-то с его ратями-то?
Глупая мысль, пустая, а всё равно свербит и покою Давыду не дает.
"Оно, конечно, крест-то он в Любече целовал, клятву давал на чужое не зариться... Ну а вдруг? Дело бранное - дело забывчивое," - угрызается Давыд. Верно говорят, что всяк по себе судит.
Колеблется Давыд, мятется, отдыха ни ночью, ни днем не знает. Дозоры усилил, секреты расставил, разведчиков дюжинами в Теребовль засылает. Возвращаются разведчики и всяк одно твердит: мол, стекаются к Васильку берендеи, торки, половцы, встают шатрами своими и повозками у его стягов. Ждут, покуда вернется Василько из Любеча.
Хватает Давыд разведчиков за ворот, дышит им в лицо.
- А на кого поход? На кого? Отвечай, пес! - почти кричит.
- Хто ж его скажет на кого? Всякое поговаривают. Може, и на нас? - на всякий случай отвечают вернувшиеся.
Оно и верно: дело их шпионское - никому не верь. За отцом родным хоть вполглаза да тоже приглядывай. А то как бы не вышло чего.
Наконец Давыд не выдержал. Сразу после Любечского съезда приехал он в Киев к Святополку. Настороженно принял его Святополк: "С чем пожаловал, брат? Вроде же виделись только что?"
Сидят они в горнице, каждый в свой угол смотрит. Друг другу и то не доверяют, да только остальным еще больше.
Помолчал Давыд, а потом придвинулся к Святополку, обжег его горячим дыханием:
- Измена! Измена!
Как услышал Святополк страшное слово, побелел, рукой загородился.