— Папа, ты…
— Иди сюда, Расмус, сядь.
— …ты что наделал, папа! Ты сломал моего нового человечка?
Пит Хоффман выдвинул стул и сел сам.
— Слушай сюда, парень…
Но Расмус не слушал. Он растерянно смотрел на стол с разбросанными по нему разноцветными останками — шляпа, рука, нога…
Мальчик заплакал — крупными, круглыми слезами, которые так и побежали по щекам.
— Но он… Он был мой! Я не понимаю, папа. Зачем ты…
Хоффман дал себе слово никогда в жизни не поднимать руки на детей. Поэтому ни один из них до сих пор ни разу не пытался его ударить. Этот случай был первый, — маленький кулачок взметнулся в воздух.
Удар пришелся в грудь.
Пит Хоффман ожидал продолжения. Он поймал руку Расмуса и прижал к тому месту, куда тот метил. А потом прижал его самого — не сильно, только для того, чтобы сбавить напряжение.
— Прости.
— Ничего.
— Прости, папа. Но я все равно не понимаю… Зачем? Что ты наделал, папа?
Расмус снова заплакал, но по-другому. На этот раз в слезах не было ни злобы, ни отчаяния. Только бесконечная грусть.
— Мне жаль, Расмус, но ты больше не будешь с ним играть.
— Но я так хочу этого… Ведь он мой.
— Теперь он мой, отныне и навсегда. Я его забираю. Но для начала ты должен помочь мне, Расмус. Расскажи, откуда он у тебя? Кто тебе его дал?
Расмус слегка отстранился, чтобы видеть глаза отца.
— Ты такой злой.
— Нет, я не злой.
— Я же вижу. И слышу. У тебя такой голос, папа… А ведь я ничего не сделал.
Это страх.
Это его услышал младший сын.
И перепутал с яростью.
— Ну, если я и злой, то совсем чуть-чуть. И совсем не на тебя, Расмус.
— А на кого?
— Это я и хочу выяснить с твоей помощью.
Расмус закрутился, высвобождаясь из отцовских объятий, и Пит выпустил его.
— Ну, хорошо. Я тебе помогу. Но все равно ты сделал неправильно, папа.
— Неправильно?
— Этот человечек мой. Потому что на конверте было написано мое имя, а не твое.
— О чем ты говоришь, Расмус? На каком конверте?
— На том, который лежал в почтовом ящике.
— В каком почтовом ящике?
— Да в нашем же.
Расмус подошел к окну и показал в сторону ворот и черного, с белыми буквами, почтового ящика. Их вывел Хюго, сразу как только научился писать двойную фамилию родителей:
КОСЛОВ-ХОФФМАН
— Я всегда проверяю его, когда прихожу из школы. И раньше мне никогда никто ничего не присылал, только вам. В первый раз там лежало что-то и для меня. Человечек — и на конверте было написано: «Для Расмуса и Хюго». Но Хюго уже давно не играет в человечков, поэтому он мой… Был… мой.
— То есть… — Пит Хоффман встал рядом с сыном и тоже посмотрел в сторону ворот. — Он лежал в конверте?
— Да?
— Как?
— Что «как»?
— Расмус, ты должен мне помочь… Как он там лежал?
— Но я же сказал — в почтовом ящике, в конверте… Как и все то, что нам присылают. Ты этого не знал, папа?
Пит Хоффман провел рукой по щекам и подбородку сына, обхватил ладонями его голову и держал так, как самую драгоценную вещь на свете.
— Я пойду к ящику, хочу сам взглянуть. Вспомни еще раз, Расмус, как все это выглядело, когда ты вернулся домой и открыл почтовый ящик? Прежде чем ты вытащил оттуда то, что, как ты считаешь, принадлежит тебе?