– Э-э, брат, о чем ты? То ли не знаешь, что у меня природный талант к полетам?

– Знаю, – сумрачно ответил Креол.

Действительно, в чём в чём, а в телекинезе и левитации Шамшуддин, несмотря на молодые годы, может заткнуть за пояс даже магистров. Он так и не овладел никакими иными чарами, кроме пары совсем пустячных заклинаний, но уж зато в телекинезе поднаторел.

И Креол ужасно завидовал этой беспримерной легкости, с которой Шамшуддин двигает предметы и парит в поднебесье. Сам Креол не слишком тяготел к этим видам Искусства, но все же упорно тренировался, чтобы уметь делать то же, что делает побратим. Только из этого желания он и научился двигать предметы взглядом и летать – тяжелым трудом, постоянно борясь с природной неспособностью.

– Ну же, расскажи мне о вашем Нимруде, – потребовал Шамшуддин, по-хозяйски плюхаясь в ближайшее кресло. – Как здесь живется, что есть интересного? Это действительно такая дыра, насколько мне кажется, или тут все же есть что-то, способное взвеселить разум, сердце и чресла?

– Ничего особенного, – махнул рукой Креол. – Все как везде – пара питейных домов, стая кар-кида, бродячие комедианты… Местный лугаль хорошо играет в шек-трак.

– Это грустно. А скажи-ка, брат, не надумал ли ты жениться?

– В тот день, когда я женюсь, грянет страшный гром и демоны Лэнга ворвутся в наш мир, чтобы своими глазами увидеть такое диво.

– Ах-ха-ха-ха-а!.. – залился смехом Шамшуддин. – И то сказать, горе будет той женщине, что войдет в твой дом как хозяйка.

– Это почему еще?! – обиделся Креол.

– Не знаю. Мне так кажется.

– Когда кажется, надо применять Ясный Взор, – наставительно произнес Креол. – Хорошее заклинание, между прочим. Полезное.

– Я им не владею, брат. Научишь?

– Я им тоже не владею, – неохотно признался Креол. – Хотя дедушка очень советовал…

– У тебя был умный дедушка, брат.

– Да, только орал все время…

Ближе к вечеру, когда спала дневная жара, Креол и Шамшуддин выбрались в город – прогуляться, отметить встречу старых друзей. Шамшуддин прилетел погостить дней на десять-двенадцать – у него образовался перерыв в илькуме. Позавчера в Вавилоне закончили возводить очередной храм Мардука, и до начала следующего строительства Шамшуддин свободен, как птица.

Не та, конечно, которая сидит в клетке у птицелова, а та, которая вольно парит в небе.

Побродив по кару, Креол и Шамшуддин отправились в питейный дом дядюшки Нгхоло. У этого старика собираются все, кто хочет весело провести время, – на сцене танцуют прелестные одалиски, рядом играют несколько флейтистов, в углу сидит слепой поэт, читающий свои стихи за пару сиклей меди, а любой желающий немедля получает набор костей или доску для шек-трака.

И самое главное – дядюшка Нгхоло никогда не разбавляет выпивку! Кристальной души человек – во всем Шумере не сыщешь никого честнее!

– Выпьем за здоровье нашего императора! – провозгласил Шамшуддин, поднимая чашу с ячменной сикерой. – Да будет он вовеки жив, цел, здрав!

Честно говоря, Креолу было плевать на императора, но тост он поддержал. Во-первых, не выпить за здоровье императора чревато мелкими, но досадными неприятностями, а во-вторых… какая разница, за что пить? Креол охотно поддержал бы тост хоть за чрево Тиамат – в конце концов, оное чрево хоть и породило бессчетное множество чудовищ, но в конце концов стало звездным небом и теперь каждую ночь чарует нас своей красотой.