Морозов сам лезет на место механика-водителя Т-72. Был я там, и даже во время оно, сдавал зачет по вождению этой грозной боевой машины. А что, при моей-то специализации это вполне могло пригодиться. Так вот, еще в Армянске я полазил и по Т-34 и по КВ. После Т-72, место механика-водителя на тридцатьчетверке явно выглядит убого. Это, если вы в зимнем комбезе все же умудритесь на него протиснуться. Похоже, что Морозов сделал соответствующие выводы. Погодите, еще придет очередь и знаменитой командирской башенки…
Но до конца проникнуться картиной "обмена опытом" в полном объеме нам не дали. От КПП, заглушая вялое бормотание радио-тарелок, донесся отчаянный вопль старшего наряда, — Товарищ Верховный Главнокомандующий…
— В голове мечутся мысли, — Неужели к нам приехал лично товарищ Сталин? — выскакиваю из танковой палатки на свежий воздух, и быстрым шагом иду к КПП — бегать генерал-майору как-то несолидно. Вон, в ту же сторону торопится и старший майор Санаев. Дождь наград и повышений после благополучного завершения "Полыни" не обошел и его.
Возле КПП знаменитый "Паккард", несколько эмок и полуторка. Точно, вождь решили посетить нас с официальным визитом. Берия вчера вечером, к примеру, заехал вообще без всякой помпы. На одной эмке, водитель, сам ЛПБ и два порученца. Ага, вон и сам ИВС, стоит возле машины. Все на КПП в состоянии легкого обалдения. Капитан ГБ Плотников, начальник внешней охраны лагеря, стоит вытянувшись в струнку. Ага, смотрю, тут и генерал Власик, и товарищ Берия, ну как же без них.
Подхожу, отдаю честь, — Товарищ Верховный Главнокомандующий…
Сталин терпеливо выслушивает мой рапорт и кивает, — Здравствуйте, товарищ Бережной. Вот заехал к вам, так сказать, по-соседски, а часовой не пускает. Пропуск, говорит, нужен особый… — Сталин оглянулся, — Власик его уже арестовать хотел, но я запретил, боец правильно действует, по уставу…
— Пропуск?! — я достал из планшета чистый бланк и вписал — Иосиф Виссарионович Сталин, в графу "цель визита" написал — обмен опытом. Расписался и протянул бланк старшему майору Санаеву, — Иса Георгиевич — завизируй!
Наш особист черканул свою закорючку, и я протянул пропуск дежурному по КПП, — Ну как, товарищ сержант, теперь все в порядке?
— Так, точно, товарищ генерал-майор! — дежурный наколол пропуск на штырь, — Все в порядке!
Сталин повернулся к дернувшемуся было Власику, — Оставайся со своими людьми здесь! Меня проводят товарищи Бережной и Берия, — потом, оставив позади растерянного начальника своей охраны, взял меня под локоток, — Ну, ВЯЧЕСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ, показывайте свое хозяйство… — и мы пошли по главной аллее лагеря, на всем протяжении укрытой растянутой между деревьями маскировочной сетью. Справа и слева входы в землянки, над которыми не вьется ни дымка. В светлое время суток в целях маскировки печи топить запрещено, но сколько сейчас того светлого времени, шесть часов — с десяти утра до четырех вечера.
А пока вокруг нас кипит обычная жизнь полевого лагеря. Вот, мимо нас на стрельбище топает взвод. Обычный наш сборный взвод. Камуфляжи морпехов, ватники и шинели красноармейцев, черные бушлаты краснофлотцев. Идут герои, победители Манштейна, Гудериана, Гота и Клейста. Идут отчаянные головорезы, которые уже нагнали страху на вермахт в боях под Одессой и Севастополем. Судя по всему, взвод идет на стрельбище. Все в разгрузках, при оружии. Бросаются в глаза немецкие пулеметы МГ с примкнутыми патронными коробками. Пулеметов много, пулемет — это друг, товарищ и брат пехотинца, хоть в обороне, хоть в наступлении. При виде Сталина, глаза бойцов округляются, взводный дает команду, и бойцы сделав зверские лица, переходят на строевой шаг. По утоптанному снегу глухо топают подошвы ботинок, валенок и кирзовых сапог. Тридцать глоток на одном дыхании выдают, — Здрав… Жел… Тов… Верх… Главн… — Сталин в ответ улыбается своей "отеческой" улыбкой и прикладывает руку к козырьку своей знаменитой фуражки. Взвод проходит мимо, пожирая вождя глазами, все четко, по уставу. Только это все не наиграно, парни и в самом деле запомнят встречу с Верховным на всю жизнь.