Самый стойкий зеленый пигмент – это тереверда, зеленая земля. Самый ненадежный – ярь-медянка, окрасившая всю венецианскую живопись в коричневый цвет. Цвета со временем сбегают, оставляя нас в вечной осени.

Хромовая зелень и зеленый перманент – недавние изобретения. Опасная изумрудная зелень больше не производится. Грунт на многих картинах эпохи Возрождения – зеленый, а он поглощает розовый, поэтому лицо Мадонны Мазаччо призрачного зеленоватого оттенка. Она держит маленького крепыша-мессию на колене, а он тем временем пытается схватить гроздь пурпурного винограда. Она сидит на епископском мраморном троне, из-за которого выглядывает нарисованный в перспективе ангел. Это самая материнская Мадонна из всех. Что значит – материнская? Возможно, практичная? Вы допускаете, что она вполне может разозлиться на свое дитя и дать ему подзатыльник. Она не похожа на одну из парижских моделей Рафаэля или Боттичелли, скорее уж на простую девчонку с зеленым лицом, снимающуюся с голой грудью для бульварных газет, которая вынуждена трудиться еще и на другой работе. Несмотря на плохое обращение, ее сын может вырасти вполне здоровым. И пусть ее муж Иосиф совсем не его отец и его нет на этой картине. Это неполная семья, которая противоречит недостижимому идеалу? Которому так безуспешно подражали Баттенберги, понадобилась королева, чтобы разрушить семейную жизнь.

Я так никогда и не увидел медного дельфийского возничего – статуи, которую я считал самой прекрасной в мире. Когда мне было восемнадцать, я путешествовал с друзьями автостопом, и мы остановились в паре миль от горной дороги. В темноте мы услышали журчание воды под мостом и решили разбить лагерь. Мы были на ногах с раннего утра, уставшие и грязные, и у нас не было денег на гостиницу или хотя бы на молодежное общежитие. Мы свалились в нескольких ярдах от дороги и мгновенно заснули.

Когда рассвело, мы увидели, что находимся в расселине в горах. Там росли смоковницы, омываемые кристально-чистым родником, бьющим из камня. Мы сняли с себя грязную одежду и выстирали ее, а затем развесили сушиться на ветках. А около семи к нам явился довольно злобный посетитель, который что-то сказал на непонятном языке, а затем ушел с очень недовольным видом. Через полчаса тишину нарушили два полицейских фургона, из которых с криками выскочило около дюжины полицейских. Мы были очень смущены, потому что не понимали ни слова из того, что они говорили. Они в ярости пинали наши рюкзаки, затем побросали нашу одежду в пыль и начали ее топтать. Мы чувствовали себя совсем беззащитными, в одних плавках.

Дэвид, который залезал на скалу, чтобы получше рассмотреть двух орлов, паривших над нами в восходящих потоках воздуха, вдруг свалился со своего насеста, но ржавая колючая проволока внизу остановила его падение и спасла от серьезных увечий, а возможно, и смерти. Он лежал без сознания весь в крови, опутанный проволокой. Атмосфера изменилась, нас погрузили в один из фургонов и под рев полицейских сирен доставили в госпиталь в Амфиссе. Напоследок нам сказали никогда не возвращаться в Дельфы.