Что касается молодого Винсента, у него Италия могла ассоциироваться разве что с лирическими воспоминаниями Гёте, знакомыми ему по урокам немецкого языка в школе.

На перевале Бреннер дул холодный ветер. Италия встретила путника не яркостью апельсиновых рощ, а бесплодным лунным пейзажем. По дороге он обогнал развалину с дымящимся радиатором – немецкие туристы в груженном поклажей «фольксвагене» пытались преодолеть альпийский перевал. На границе Австрии и Италии стояли вооруженные американские солдаты – напоминание о том, кто контролирует молодую демократию в побежденной Европе.

Первым, что поразило его по ту сторону Альп, был свет. У Винсента словно пелена спала с глаз. Солнце палило все жарче, и он все быстрей мчал по серпантинной дороге, пока не остановился на променаде у озера Гарда. И стоило ему снять мотоциклетные очки, как у него перехватило дыхание. Впервые в жизни Винсент увидел пальму. До сих пор пальмы были для него чем-то недосягаемым и связанным с роскошными круизами по южным морям, доступными разве что американским миллионерам.

И вот теперь пальмы были прямо перед ним – он мог коснуться пальцами их шелестевших на теплом ветру тонких листьев. Волны били в гранит набережной, играли на воде солнечные блики. На пьяцца резвилась ребятня, в воздухе терпко пахло лимонами. Винсент стянул кожаные перчатки, глубоко вдохнул и внезапно понял, что имел в виду Гёте.

Это трудно выразимое словами внезапное, невозможное, бьющее через край смешение всех вдруг пробудившихся чувств.

До Милана он добрался почти к закату, солнце стояло низко, на горизонте собирались дождевые тучи. Многоцветный ландшафт сменился серыми каньонами улиц.

По сторонам дороги потянулись безликие предместья, бетонные блоки домов, прерываемые шести-, десяти-, двадцатиэтажными башнями деловых центров, шикарными магазинами, футуристическими выставочными павильонами и прочими храмами в честь золотого тельца. Этот Милан не имел ничего общего с «прекрасной Италией» из песни Рудольфа Шурике[5] «Капри-рыбаки». По восьмиполосной трассе бульвара, оглушительно грохоча, текли потоки мотоциклов. Современный мегаполис жил в ритме биржи, банков и фабрик.

Винсент отыскал на карте свой отель в центре города. Он окончательно потерялся в городской сутолоке, когда сгустившуюся темноту прорезал свет уличных фонарей и разноцветные огни витрин замерцали со всех сторон. Какими жалкими задворками показался ему в этот момент Мюнхен, да и вся Германия.

Внезапно он очутился на огромной площади. Люди муравьями сновали на фоне гигантского собора, тут же вздымались ворота в галерею Виктора Эммануила, с дорогими модными магазинами под стеклянным куполом. Сияли безупречно симметричные аркады витрин. Услужливые официанты в черных костюмах подавали аперитивы. На крышах сверкала реклама – «Чинзано», «Кампари», «Кока-Кола»… И повсюду элегантность, строгость архитектурных пропорций. А ведь в рассказах его старших коллег, ветеранов Африканского корпуса, «итальяшки» представали исключительно как придурковатые раздолбаи.