И мать, словно столбняком схваченная, замерла, склонив голову и закрыв руками красное оплывшее лицо.

Первым опомнился отчим.

— Вернулся — хорошо, — весомо сказал он. — Иди в комнату.

Сенька подчинился, обошел все еще неподвижную мать, распахнул низкую, недавно покрашенную дверь.

Комната оказалась на удивление маленькой и тесной. У Сеньки даже в груди защемило: ему и лечь-то тут негде. Обернулся на мать и отчима — и удивился опять: оба помнились ему выше, больше. Не вдруг сообразил, что это он сам вырос. Улыбнулся смущенно и тут только заметил за вылинявшей ситцевой занавеской детскую кроватку.

В ней, рукой держась за перекладину, стоял серьезный толстоногий малыш. Он сосал пухлый палец и внимательно наблюдал за Сенькой.

— Это братик, братик твой! Максим! — очнулась мать, метнулась к кроватке, схватила нахмурившего бровки малыша, подбежала к Сеньке, хотела сунуть братишку ему в руки.

Сенька качнулся назад. Максим отвернулся, ткнулся курносой сопелкой в материно плечо.

— Погоди, Мария! — осадил отчим. — Время надо. Привыкнуть.

Мать послушно отошла, ела Сеньку глазами, не могла насмотреться. Потом вдруг заплакала:

— Вырос, вырос-то как! Гляди, Иван, взрослый совсем!

— Колян что? — спросил Сенька.

— Осенью придет, — сказал отчим и, разом обрубая все сомнения, закончил: — Заживем всей семьей…

— Где ж жить-то? — по-взрослому вздохнул Сенька. — Малый у вас…

— Да мы уж как-нибудь… Потихоньку… — засуетилась мать. — Комнату Ивану обещали… Поменять тогда… Родные ж все — проживем…

— Вернулся — молодец, — серьезно сказал отчим. — Тут — твой дом. Жизнь наладим. Точно. Чтоб с тремя сыновьями — да не наладить…

— Ага, — разом поверив, Сенька улыбнулся счастливо и подумал, что за время его отсутствия отчим стал куда как разговорчивее. Может, Максим его разговорил? А сам-то из молчаливых, по наследству, видать…

Сенька подмигнул брату. Максим таращил голубые глазенки, мял в кулаке материн воротник…

— Мария, давай мальца, пойди на стол собери, — приказал отчим.

— Да, я вот тут… — вспомнил Сенька. — Гостинцы из Москвы…

— Никак, в самой столице был? — ахнула мать. — Как же ты?..

— Потом, Мария, потом, — остановил ее отчим. — Все расскажет. Пожрать сперва…

Когда дразнящий запах оладий защекотал Сенькины ноздри, а отчим достал из буфета бутылку и, крякнув, выставил на стол три рюмки, Сенька как-то вдруг разом осознал, что вернулся домой, и едва не разревелся, уткнувшись носом в вытертую до лоска диванную думочку. Однако перемогся — мужик уже, стыдно… Отчим тактично отвернулся, полез на верхнюю полку за праздничными тарелками.

Максима вернули в кровать, насыпали ему погремушек. Сенька пытался подластиться к нему, сунул цветную мудреную авторучку. Малыш авторучку повертел в пухлых пальцах, попробовал на зуб, выкинул на пол. Смотрел по-прежнему настороженно, исподлобья.

— Диковат, — определил отчим. — Привыкнет… С возвращением… — сказал он чуть погодя и, не моргнув, опрокинул в себя полную до краев рюмку.

Мать лишь пригубила, всхлипнув, не сдержалась:

— Колюшку б еще дождаться!..

— Прекрати реветь! — рявкнул отчим. — Радость в доме! — И, обернувшись к Сеньке, заглянул в лицо: — Ну?