– Но… почему?
Собеседник Давида устало опустил руки на колени.
– Ты что, не понимаешь? Палач должен был остаться в глазах французов чудовищем! Когда легавые обнаружили, что он повесился, чувство несправедливости только возросло. Никогда еще опросы мнений не показывали такого высокого процента тех, кто выступал за смертную казнь! Народ прямо-таки жаждал, чтобы Палач сдох у них на глазах, а он умер сам! Тогдашнее правительство просто не могло перед приближающимися выборами объявить, что Палач был болен и хотел вылечиться. Ведь идти против народа значило проиграть выборы! Вот и всё!
Давид резко вскочил со стула, рука его лежала на стопке бумаг.
– Невероятная история! Более двадцати семи лет вранья, лжи… И вас не мучают угрызения совести?
– Если бы мучили, я бы не вел сейчас с тобой эту беседу. Меня уничтожили бы или разведслужбы, или сам народ. Тогда давление было огромным, на кону стояло многое. Они следили за мной, Давид, следили долгие годы… И не забывай, что во время сеансов я не знал, что Тони Бурн и Палач – один и тот же человек. Откуда мне было знать? Он играл со мной, а я ничего не подозревал. Люди бы не поняли… Меня бы линчевали…
Давид снова опустился на стул:
– И вы признаетесь в этом мне… Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
– Я долго об этом думал, поверь мне. Но мне казалось, что ты не сможешь написать о Палаче, если не проникнешь к нему в душу. Он должен стать частью тебя, как был – и как все еще является частью меня. Иначе твой роман окажется очередной кучей предположений и вранья… – Он поднял указательный палец. – Все это, безусловно, останется между нами… Ты отлично понимаешь, если верить твоему последнему роману, что люди ненавидят, когда начинают ворошить старые дела…
– Вы… вы поймали меня в ловушку… Вы хотите очистить совесть, любым способом очистить. Благодаря этим научным исследованиям… Благодаря книге, которую требуете от меня… Вы все еще выслеживаете Палача, потому что не смогли его раскусить тогда.
Давид посмотрел на фотографию Бурна, висевшего на девятимиллиметровой веревке.
– Я даю тебе шанс, воспользуйся им, – продолжил Дофр. – Узнать государственную тайну, понять, каким образом наше дорогое правительство обманывает народ ради своих политических игр. Ты сможешь проникнуть в мысли серийного убийцы. Разве не к этому ты стремишься, если вдуматься? Разве не хочешь ты заглянуть за тонкую грань? Увидеть смерть? Зло? Что-то не дает тебе покоя, Давид. Нечто важное, чего тебе не удалось пока разгадать. Вот почему ты здесь, со мной.
Дофр и Палач. Личность одного поглотила личность другого во время сеансов психоанализа. Трансферинг сознания… Человек в безукоризненном костюме включил кресло и поехал к двери, но резко остановился:
– Да! Чуть не забыл.
Он порылся во внутреннем кармане пиджака и, изъяв оттуда конверт, бросил его на письменный стол:
– Мои фотографии, на них я помоложе, а также первый чек на предъявителя. Ты уже подумал о моем персонаже?
Ответа не последовало. Давид закрыл лицо ладонями.
– Давид?
– Персонаж? Э-э… да… Надо бы… посмотреть на ваши фото, но вы будете полицейским, которым… хотели быть. Эдаким… неутомимым комиссаром полиции, вне условностей, вне закона, решительным… Как вы и описывали его… Вы…