Барин нервничал и даже не пытался скрыть этого. Подошел к шкафчику, достал пузырь коньяку, налил на двоих:

— Давай треснем пока…

Барин, то есть Алексей Кириллович, происходил из славного поколения шестидесятников. Высокий, крупный. Лицо еще в молодости обветренное во всевозможных романтических экспедициях по тундре и тайге. Взлохмаченная седая грива, бородка под Хемингуэя, большие роговые очки. Некая странная помесь администратора и художника.

Из музыки признавал только Эллу Фитцджеральд, Пресли и «Битлз». Из наших с упоением слушал Визбора, Высоцкого. И почему-то особенно любил Клячкина. И когда тот погиб, Барин объявил траур и надрался в одиночестве. В компании сам хватался за гитару и проникновенно пел задушевные туристские песни тех лет…

Любил рассказывать о годах своей, уже далекой, юности. О том, как в переходах Гостиного покупали из-под полы самопальные пластинки «на костях», а потом в компании крутили их на радиоле за бутылкой дешевого портвейна. С умилением вспоминал свой первый переносной магнитофон «Романтик» и о том, как белыми ночами в широченных, с замысловатыми складками клешах бродил с друзьями по набережным. И как однажды комсомольцы-дружинники обкорнали тупыми ножницами его роскошную битловскую шевелюру. И в своих воспоминаниях не забывал, конечно, самую элитную тусовку города — «Сайгон»…

В конце восьмидесятых Алексей Кириллович решил было, что наступило «их время». Носился по митингам, порой получая «демократизатором» по голове. Активно включился в кипучую деятельность «Народного фронта», упиваясь свежим воздухом долгожданной свободы…

Но после девяносто первого года поморщился. После девяносто третьего помрачнел. И, уяснив для себя, что все это политическое бульканье — не более чем банальная драчка за сытную кормушку, подался в близкий его сердцу лесной бизнес. А для души, или, скорее, ради забавы и следуя давнишним самиздатовским наклонностям, решил выпускать собственную газету, наконец-то реализуя давно подавляемое стремление хоть чем-то руководить.

Это была, собственно, и не газета в традиционном понимании, а так себе. Баловство.

В ней он не был ни главным редактором, ни меценатствующим спонсором. Он был хозяином. И временами случалось, довольно занудным и привередливым. Кто-то в раздражении за глаза назвал его барином. Так и закрепилось — Барин. И когда Алексей Кириллович случайно обнаружил, что у него появилось новое имя, то ничуть не обиделся, а только добродушно посмеялся…

Игорь в нескольких словах рассказал о случившемся, не забыв попутно упомянуть и о непредвиденной пьянке, оправдывая ее экстремальностью ситуации.

— Ничего, ничего… — пробормотал шеф. — Это-то как раз не самое страшное… Так ты полагаешь, что это не самоубийство? — озабоченно спросил он. — Ну а с письмом как же? Она же в нем ясно дала понять, что больше не хочет жить. И даже тебя в чем-то упрекает… Мне следователь его содержание передал.

— Да что там это письмо!.. Вот доказательство, Кириллыч. Глянь-ка! Вот из-за чего все это… — Игорь вытащил из сумки видеокассету и положил ее на стол.