К счастью, Ингёр не слышала его мыслей. Они просто брали друг друга в полумраке. Так, словно и впрямь можно перевернуть исписанную страницу и начать историю с чистой – стоит только захотеть, и если найдется тот, кто даст тебе такой шанс.

«Как он вырос», – подумал Брайс, глядя на своего спящего сына.

Теперь это уже не был тот сморщенный, красный, упрямо ревущий комочек хрупкой плоти, который Брайс взял на руки и нарек эльфийским именем в часовне замка Корстли. С тех пор прошло всего три месяца, но ребенок за это время стал, кажется, вдвое больше, вдвое толще и уж точно гораздо спокойнее. Его уже не кутали в сотню пеленок, и Брайс видел теперь, что его сын действительно родился с волосами, черными, как у него самого и у Яннема – волосы митрильской королевской династии. Интересно, унаследовал ли он способность митрильских принцев к магии? Наверняка да. Ведь эта способность есть у всех, даже у Яннема. В их роду не было никакого изъяна. А если что-то и было не так, то разве что в головах отдельных его представителей.

«Спасибо, отец, что наглядно мне показал, каким родителем ни при каких обстоятельствах нельзя становиться», – подумал Брайс и криво усмехнулся. Он сомневался, что из него самого получится такой уж хороший отец. Но был твердо намерен попытаться.

Алвур шмыгнул носом, не открывая глаз, и сердито захныкал – не слишком громко, но более чем требовательно.

– Пора его кормить, – сказала Катриона.

Брайс неохотно передал ей ребенка, глядя, как жена, в свою очередь, вручает их сына кормилице. Прежде чем вложить хнычущего младенца в толстые руки дородной простолюдинки, Катриона нежно поцеловала сына в лоб, смахнув с него жиденькую темную прядку.

Кормилица вышла в будуар и устроилась там, негромко напевая.

– Ее голос его успокаивает, – сказал Катриона, словно извиняясь. – А мой – нет. Он плачет, что бы я ни делала, даже когда я его качаю. И петь я не умею…

Она умолкла, словно опомнившись. Да уж, удивительно длинная и смелая речь для его маленькой мышки-жены. Катриона напряженно смолкла, искоса поглядывая на Брайса, и он не смог сдержать улыбки.

– Что? Изменился, да? – мягко спросил он, и его жена ответила на это нервным коротким смешком.

– О да, мой лорд. И нет. Я именно таким вас очень хорошо помню. Я же вас часто видела при дворе, когда еще вы были сыном короля, а не его братом. Видела, как вы танцевали на балах, любая дама мечтала составить вам пару. А я стояла в углу вместе с сестрами и думала о том, как же им всем повезло.

– Но вы перестали так думать, когда стали моей женой. Я вас пугал.

– Очень, – прошептала она, кажется, впервые в жизни взглянув Брайсу прямо в глаза – Очень сильно пугали.

– Но теперь это позади, – Брайс взял ее за руку, и Катриона ее не отняла. Он сжал ее ладонь своими заново отросшими пальцами. – Так необычно, правда? У меня снова целая рука. И целое лицо. Опять придется заново к себе привыкать.

– Дело совсем не в этом, мой лорд. Меня никогда не пугали ваши увечья. Дело было… в чем-то… другом.

Она неуверенно замолчала – не от своей вечной робости, а потому что вправду сама не понимала сполна, о чем говорит. Да и Брайс, кажется, только теперь это по-настоящему понял. Его робкая жена, которая так его бесила, доводя своим молчаливым ужасом едва ли не до ненависти, боялась не того уродства, которое обезобразило тело Брайса, а того, которое запятнало душу. Она чуяла в нем искру Тьмы, глубоко запертую, но живую и беспощадную. Этой Тьмы она и боялась. И этой Тьмы, наверное, боялся его собственный сын. Брайсу вспомнилось, что раньше ребенок всегда начинал истошно плакать в его присутствии, но теперь это вдруг прошло.