— А как же… ведь отец Паисий сказывал… и Лис у вас намалеван…

«О, Господи! Ну, девки… порожденья крокодилов! Вот так и поймешь, почему Пушкин был противником женского образования».

— Я тебе, боярышня, потом объясню, прочему у нас Лис на щитах. Тебя ведь с делом каким-то ко мне послали?

— Ой, да! Княгиня Агафья Владимировна велит вашему старшему к ней явиться.

— Ну, велеть она может… Гм, ладно. Передай, что скоро буду.

— Она велела немедля!

— Угу. Как только, так сразу.

— А? — не поняла Евдокия.

— Скажи, что внял и не замедлю явиться пред княгинины очи. Только вот нужные распоряжения отдам, и сразу приду.

— Княгиня Агафья… — начала было снова боярышня, но Мишка набычился и, уставившись ей в глаза, шевельнул искалеченной бровью.

— Ступай. Передай княгине, что прибуду немедля, как смогу!

Девица, кажется, обиделась: поджала губы, вздернула подбородок и, развернувшись на месте, засеменила к двери. Ну, прямо тебе оскорбленное достоинство во плоти. Мишка чуть не сплюнул вслед. Знаком подозвал к себе ближайшего отрока и велел сыскать Елисея и Елизара, чтобы бросали все и бежали к нему.

Пока дожидался близнецов, отроки Артемия вытолкали из дома какого-то мужика с разбитой в кровь мордой и в разрезанной от ворота до рукава одежде. В прорехе виднелась кровавая полоса на теле: похоже, кто-то пытался перехватить ему горло ножом, но то ли не дотянулся, то ли сам мужик успел отшатнуться…

— Артю… — Мишка поумерил голос, — Артюха, это еще что за диво?

— Лях, под лавкой схоронился, где раненые лежат. Там угол темный, ну вот он, видать и… того. Вон, видишь? — Артемий указал на разрез на одежде мужика. — Зарезать его, похоже, хотели, да вывернулся как-то. Ну, а морду… это уже мы, чтобы не рыпался.

— Ладно, с ним потом разберемся. Вы там хорошо все посмотрели, больше никто по темным углам не прячется?

— Нет, Минь, все проверили. Там только княгиня со своими, да раненые… Все без памяти, а один уже помер, — Артемий обмахнул себя крестным знамением. — А княгиня-то грозна… раненых велит наружу выкинуть, все равно, мол, помрут… а еще про тебя спрашивала: кто, да что, да откуда?

— И что ты?

— А что я? Ты же не говорил, что можно рассказывать, а чего нельзя, вот я пеньком и прикинулся: мне велено только дом от посторонних очистить, а потом господин сотник сам придет и все, что надо, скажет.

— А она?

— Сердитая… даже вроде бы кинуться в меня чем-то хотела, да под руку ничего не попалось.

— Господин сотник, отроки Елизар и Елисей по твоему приказу явились!

«Ну, прям Электроники! И такие же белобрысые… Ладно, придётся изображать господина сотника со свитой».

— Вольно, отроки! — близнецы дружно приоткрыли рты, то ли удивляясь тому, как тихо говорит начальство, то ли прислушиваясь. — Быстренько почиститесь, приведите себя в благообразный вид, шлемы снимите… гребешки с собой?

— Нет, господин сотник, в сумке у седла. Сбегать?

— Артюш, а у тебя гребешка с собой, случайно, нет?

— Есть, — Артемий полез в кошель, висящий на поясе.

— Дай им причесаться, а ляха этого держи под присмотром, потом поспрашиваем. Только сам не уходи, впереди пойдешь, вроде как дорогу мне показываешь.