— Вольно нам жить в мире. Но недруги вынуждают взяться за оружие. Знаете вы, что в Царьграде убит наш подданный, торговый человек Огмунд из Чернигова, отец семейства. Будем ли терпеть обиду? И не подвигнемся отомстить кровью за кровь?

Гридница не взорвалась голосами, как того ожидал Ярослав. Все молчали, многие опустили головы, не смотрели на великого князя. Долгая мирная жизнь расслабила не только пожилых — бояр, воевод, но и молодых воевод — тысяцких, сотских. Да и сам главный воевода Глеб Вышата молчал. Знал он, что в случае похода ему вести войско в Царьград, а не хотелось. Но был Глеб Вышата в согласии с великим князем: нужно византийцев наказать и, быть может, к Царьграду не рваться, а отрезать ломоть окраинных земель в уплату за убитого и разорение русичей. И главный воевода сказал свое слово:

— Со времен Владимира Святого не было того, чтобы Византия предавала смерти русичей. Потому срамом покроем себя, ежели не накажем надругателей и убийц. Потому говорю: я готов повести дружины на коварных злодеев.

— Но почему же молчит совет? Не затем я собрал вас, дабы играть в молчанку, — строго заявил Ярослав.

И поднялся градистый старец Всеслав, поди, самый старый киевлянин. Годы уже согнули его, белая борода достигала пояса. Но не постарели, не выцвели у Всеслава карие глаза. Они светились живо и мудро. Он оперся на посох и ясно промолвил:

— Ты, великий княже, забудь о кровной мести. Она ушла с Ольгой. Тому я очевидец. Всем тут ведомо, что твои посланцы до императора не дошли, а споткнулись на чиновниках. Потому вернулись ни с чем. Говорю: пошли достойных и твердых бояр, воевод, дабы достигли царя. Они и принесут правду. Там и суди.

Ярослав был озадачен. В прежние годы его слово было первым и последним. А ныне за старцем Всеславом и старейшины, кои помнили, чем оборачивалась кровная месть при Ольге, скажут ему «нет».

— Ты молвил правду, боярин Всеслав. Но мы и не думаем идти в Византию, дабы омыть руки кровной местью. Нам важно дать понять иноземцам, что Русь всегда способна защитить своих подданных, где бы они ни попали в беду. Или я не так сказал? — И Ярослав посмотрел за спины старейшин, где сидели молодые воеводы, тысяцкие.

И великого князя поддержала молодая поросль с горячей кровью. Он еще и дух не перевел, отвечая бывалому воеводе, как поднялся его старший сын Владимир и сильным голосом заявил:

— Князь-батюшка и вы, мудрые люди, вольно вам вести умные разговоры и уповать на Бога. Вольно вспоминать нашу прародительницу. Нам же, молодым, не в укор действа моей прапрабабки Ольги, но в пример и мы готовы наказать ромеев![15] — И Владимир поклонился отцу: — Прибыл я, батюшка, с дружиной погостить в Киев, да позволь выводить ладьи на вольную воду, а мне вести дружину. Со мной пять тысяч воинов, кои готовы защитить нашу честь.

Великий князь порадовался, что у него такой отважный наследник.

— Тому и быть, — согласился Ярослав. — Благословляю и верю: не посрамишь отца. Тебе идти на судах, верно. А ты, воевода Глеб Вышата, пойдешь с главной дружиной конными. — Да тут же Ярослав решил, что должен добиться согласия совета старейшин, а иначе и собирать бы их не следовало: — Теперь говорю вам, мудрые мужи. Вы уж простите своего князя за вольность. Я благословляю поход на ромеев и вас прошу благословить его, потому как знаю норов византийцев. Они только того и ждут, чтобы мы спустили с рук им злодеяние. Многажды будут чинить его над русичами, и тогда наши с вами седины покроются позором. Слушаю вас, мудрые люди. — И великий князь опустился на трон.