— Нет, — отрезал я. — Нет. Я сам к тебе приеду.
Мы ждем.
Большой дом
Изабель предлагала подвезти меня, настаивая, что я еще не готов в одиночку покидать дом. Разумеется, я уже уезжал из дому, чтобы побывать в колледже Фицуильяма, но она об этом не знала. Пришлось сказать, что мне надо размяться и что Дэниел хочет срочно поговорить со мной о чем-то, возможно, о новой работе. Я добавил, что возьму с собой телефон и она будет знать, где я. Наконец отыскав адрес в записной книжке Изабель, я вышел из дома и направился в Бебрехем.
К большому дому, самому большому из всех мной виденных.
Дверь открыла жена Дэниела Рассела — высокая широкоплечая женщина с длинными седыми волосами и состарившейся кожей.
— Ах, Эндрю.
Она широко развела руки. Я повторил жест, и она поцеловала меня в щеку. Она пахла мылом и пряностями. Было ясно, что она меня знает. Судя по тому, как она повторяла мое имя.
— Эндрю, Эндрю, как ты? — спрашивала она. — Я слышала о твоей маленькой неприятности.
— Со мной уже все в порядке. Это был, скажем так, эпизод. Но он исчерпан. А жизнь продолжается.
Она еще на миг задержала на мне взгляд, а потом распахнула двери настежь. Широко улыбаясь, она поманила меня в дом. Я переступил порог прихожей.
— Вы знаете, зачем я здесь?
— Чтобы увидеть наверху Его, — ответила женщина, указывая на потолок.
— Да, но вы знаете, зачем я пришел его увидеть?
Ее озадачило мое поведение, но она изо всех сил постаралась скрыть это при помощи своеобразной, энергичной и сумбурной вежливости.
— Нет, Эндрю, — быстро проговорила она. — По правде говоря, он не объяснил.
Я кивнул. И заметил на полу большую керамическую вазу с желтым цветочным узором, и удивился, зачем люди окружают себя подобными пустыми сосудами. Каково их назначение? Быть может, я никогда этого не узнаю. Мы прошли комнату с диваном, телевизором, книжными полками и темно-красными стенами. Стенами цвета крови.
— Хочешь кофе? Или сока? Я пристрастилась к гранатовому. Хотя Дэниел считает, что антиоксиданты — это маркетинговая уловка.
— Я бы выпил воды, если можно.
Мы были на кухне. Она почти вдвое превосходила по размерам кухню Эндрю Мартина, но в силу захламленности более просторной не выглядела. Над головой у меня висели кастрюли. На одной из поверхностей лежал конверт, адресованный «Дэниелу и Табите Рассел».
Табита налила мне воды из кувшина.
— Я бы предложила тебе дольку лимона, но, кажется, лимоны закончились. В вазе есть один, но он уже, наверное, заплесневел. Домработницы никогда не выбрасывают фрукты. Прикасаться к ним не желают. А Дэниел фруктов не ест. Хотя доктор сказал, чтобы ел. Впрочем, доктор еще посоветовал ему расслабиться и сбавить обороты, но этого от него не дождешься.
— Да? А что случилось?
Вид у Табиты сделался озадаченный.
— Сердечный приступ. Не помнишь? Ты не единственный заработавшийся математик в мире.
— О, — сказал я. — Как он?
— Сидит на бета-блокаторах. Пытаюсь приучать его к обезжиренному молоку, мюсли и щадящему режиму.
— Сердце, — сказал я, размышляя вслух.
— Да. Сердце.
— На самом деле, это одна из причин, которые привели меня сюда.