Миша уже взялся за вафельное полотенце, когда к нему заглянула Ирина и спросила:

— Моя помощь не нужна?

Оглянувшись на знакомый голос, он застыл в оцепенении: это была совершенно другая Ирина! Еще краше той, которую он десятки раз с тихим восторгом рассматривал на фотографии! Нежное, точеное лицо, короткая прическа волнистых волос, огромные синие глаза, глядевшие, казалось, в самое сердце.

— Что, опять не похожа? — с милой непринужденностью бархатным голосом спросила Ирина. — Правда, и у нас освещение не ахти какое, но разглядеть человека можно. — Она взяла Мишу под руку, повела в кабинет, служивший и столовой.

Миша ошалело оглянулся на шкафы с книгами, закрывавшие стены, на картины и фотографии в простенках и послушно уселся в кресло, к которому его подвела Ирина.

— С ума можно сойти, — непроизвольно, но вполне внятно прошептал Миша. — Ничего подобного никогда не видел.

— Вы имеете в виду Мики? — Ирина указала на крупную, пепельного цвета кошку ангорской породы, лежавшую на ковре у кадки с фикусом.

Уловив в голосе девушки иронию, Миша перевел на нее несмелый взгляд и увидел, что лицо ее сияло нежной загадочной улыбкой, а в глазах, смотревших как бы чуть свысока и снисходительно, все-таки плескалось молодое озорство и слабо скрытое доброжелательство. И гордый поворот головы с чуть приподнятым подбородком.

От потерянности, слепящего и дурманящего восторженного чувства Миша не знал, что делать со своими руками и ногами в неуклюжих валенках, куда устремить взгляд.

Ирина же как бы наслаждалась его потрясенностью и смятением, видимо вспоминая разочарование, которое уловила в глазах Миши сегодня утром, когда он знакомился с ней — чумазой и сонной.

Заметив рядом с фикусом несколько почтовых бумажных мешков, Миша, чтобы хоть что-нибудь сказать, неожиданно для самого себя спросил:

— А в мешках почта?

— Да, письма с фронта! Вы же напечатали в газете мой домашний адрес.

Миша вдруг будто увидел огневую позицию минометчиков, которые писали первое письмо Ирине, вспомнил своего дружка Колодяжного и, кажется, обрел способность мыслить с большей уверенностью.

— А от капитана Колодяжного было письмо? — настороженно, со скрытой ревностью спросил он.

— Не помню такого… Писем очень много! Я вынуждена раздавать их для ответов нашим девушкам… — Ирина умолкла, заметив, что Иванюта устремил на нее горящий, полный отчаяния взгляд.

— Ирина Федоровна… — прошептал Миша.

— Зовите меня Ириной…

— Ириша… Можно, я вам тоже буду писать письма?

— Так вы же меня с собой забираете! — встревоженно изумилась Ирина.

— Вас мама, наверное, не пустит на фронт.

Последнюю фразу услышала Ольга Васильевна, несшая к столу вместе с Васильским и Аркашей тарелки с закусками.

— Почему это я не пущу ее? — улыбчиво спросила она. — Пусть едет! Сейчас весь народ воюет.

«Пропал гвардеец Иванюта! — с восторгом в сердце мысленно воскликнул Миша, вспоминая при этом, что в редакции газеты „Смерть врагу“ он единственный холостяк. — Быть тебе, Михаиле, зятем генерала Чумакова! Иначе — не жить!..»

А когда возвращались в редакцию — путь был мучительно трудным, ибо по Ленинградскому шоссе нескончаемым потоком шли войска — пешие, в большинстве лыжные батальоны, ревели моторами танки, тягачи с пушками на прицепе, «катюши», — Мишу больно полоснула по сердцу мысль, от которой стало стыдно: «Как это я могу мечтать о своем личном счастье, когда впереди еще целая война?..»