Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

На деле с избитыми танзанийцами я кое-чему все-таки научился. Главной ошибкой в прошлый раз было то, что своего главного информатора мы привлекли как обвиняемого. А какой идиот станет давать показания против себя самого?

Да, он виноват. Да, он пиздил этих негров также, как и остальные. Но он дает расклад — и мы переводим его из обвиняемых в свидетели. А иначе дело просто рассыплется.

Теперь мы так и сделали. На этот раз все было построено куда грамотнее. Часть ребят мы оформили свидетелями — и все получилось!

— Вы даете мне данные по Шульцу, а я вывожу вас из этого дела. Идет?

Видно было, как им не хочется соглашаться. Но другого выхода-то у них не было, понимаешь?

— Идет, — было отвечено мне.

Все обвинение мы тогда построили на эпизоде с избитым армянином. Работа пошла очень быстро. Потерпевший имелся, свидетели были допрошены. Не было выходов только на самого Шульца.

Данные его у меня были уже давно — да что толку? Глупо было бы прийти к нему и сказать:

«Нам известно, что ты — лидер противозаконной группировки. Сейчас же, сука, во всем признавайся!»

Шульца нужно было брать на чем-то конкретном. И мы стали над этим работать. Этот засранец сам никогда в драках не участвовал. Дать отмашку — это пожалуйста! Но сам — никогда!

У свидетелей я спрашивал:

— Сам Шульц армянина бил?

Те только смеялись:

— Разумеется, нет! Слишком осторожный.

Я опять беседовал с информаторами:

— Кто конкретно бил армянина?

— Вся бригада била. Но больше всех Леша Ваффен.

— Что значит Ваффен?

— На затылке у него есть татуировка: «Waffen SS». Отсюда и кличка.

— Адрес? Место работы? Хоть что-то, кроме этой татуировки, можешь о нем сказать?

— Знаю телефон.

А уж где телефон, там и все остальное. Мы его проверили, и оказалось, что парень дважды судим. Один раз за наркотики, а второй — за грабеж. Причем грабеж был совершен в составе, а это всегда более серьезная статья. Ну и здорово! Лучше биографии не придумать! Через какое-то время мы приехали и просто сняли парня из дому.

Сели в машину, едем в отделение. Я говорю:

— Леша! Ты же сам все понимаешь. Ранее судим, человек опытный. Просто так милиция ведь не приезжает.

— Да. Все понятно.

— А раз понятно — рассказывай, что натворил.

Он начинает нести какую-то чушь.

— Так, — говорю, — не пойдет. Это ты своей подружке расскажи. Ты где был вот такого-то числа?

— Тык… Пык… Не помню.

— Не парься. Я и так знаю, где ты был. И где был, и что делал, и подельников твоих — мы все знаем. Ты, Леша, приплыл. Третья судимость — будешь сидеть, причем сядешь ох как надолго! Понимаешь?

— Что тут можно не понять?

— Но в принципе, могу предложить вариант. Ты поможешь нам, мы поможем тебе.

— Что значит «поможешь»?

— Стучать я тебе не предлагаю. Стукачей у меня своих хватает. Но меня очень интересует Шульц. Я ловлю его давно и очень хочу посадить.

— Я знаю, что вы его ловите… Это все знают…

Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

Сперва дело попало в Главное следственное управление. В основном там инкриминировались статьи типа «хулиганства». Но мы сумели убедить руководство, что никакое это не хулиганство, а типичная национальная рознь.