— Даже в отношении коньяка?

— Даже в отношении коньяка. Когда-то в училище учитель нам рассказывал о спартанцах. Сами они не пили, но охотно давали вино рабам, чтобы показать своим детям, в каких скотов алкоголь превращает людей.

— Однако Спарта все-таки погибла, господин Ланге.

— К сожалению. Но я все-таки думаю, что причиной этой гибели был отнюдь не трезвый образ жизни.

— Как знать, как знать! — философски заметил Петров-Скорин.— Хотя я и не интересовался историей, но мне помнится, что Спарту победили Афины, а там вино воспевали все, кому только не лень. Так что излишняя воздержанность спартанцев до добра не довела. И европейские народы, к счастью, сделали из этого соответствующие выводы. Немцы повышали свою обороноспособность с помощью пива, французы в этих целях использовали коньяки и вина, а британцы — виски.

Разговор этот происходил в роскошной гостиной квартиры Николая Викентьевича Родзаевского, где подполковник за прошедшие дни настолько освоился, что чувствовал себя полным хозяином.

Следует сказать, что беседующий сейчас с гостем из Берлина подполковник Петров-Скорин был не совсем тем Петровым-Скориным, которого так не любил Дмитрий Иванович Толстой. И если господин Ланге в кабинете графа ничуть не походил на господина Ланге за обеденным столом, то еще более разительные перемены произошли с приятелем Ваника.

В поведении подполковника полностью отсутствовала обычно присущая ему уверенность, нередко переходящая в бесцеремонность, а то и в наглость.

Таким Петрова-Скорина не знал не только Дмитрий Иванович, но и Ваник.

Ланге забросил ногу за ногу, словно бритвой полоснул глазами по лицу подполковника.

— Ну что ж, мой друг, если не возражаете, забудем пока про Спарту, Афины и выпитый Наполеоном перед Бородинским сражением стакан коньяка. Давайте займемся делом. Надеюсь, выпитое у Толстых уже выветрилось?

— Я полностью трезв.

— Ну-ну, не надо преувеличивать,— сказал Ланге.— Но мне все-таки хочется вам верить. У всех русских людей вера всегда превалировала над разумом. А я, как вы знаете, сугубо русский человек, хотя, видимо, и с примесью татарской крови, что вы, как я слышал, не одобряете...

— Не стоит все принимать слишком всерьез,— сказал Петров-Скорин.

— А я и не принимаю,— успокоил его Ланге. Он зевнул и спросил: — Николай Викентьевич беседовал с вами перед отъездом?

— Так точно.

— Меня интересуют в данном случае не вообще разговоры, а то, что имеет непосредственное отношение к делу.

— Я понимаю.

— Вы осознаете ту ответственность, которая на вас возлагается?

— Конечно, господин Ланге.

— И вы полностью уверены в своих силах?

— Да.

— Николай Викентьевич объяснил, что потребуется от вас в Москве?

— Так точно, но только в общих чертах.

— А зачем вам знать сейчас частности? Они только сбивают с толку. В деталях все, что от вас потребуется, вы узнаете на месте. На сколько вы оформили свой отпуск по семейным обстоятельствам?

— На два месяца. Но если нужно...

— Два месяца — срок немалый.

— Когда я должен выехать?

— Завтра.

Подполковник не мог скрыть своего удивления. Этот человек с темными азиатскими глазами беспрерывно его поражал своими совершенно непредсказуемыми решениями. Ведь еще накануне из разговора с Ланге можно было понять, что отъезд Петрова-Скорина предполагается не раньше, чем через неделю. И вот на тебе! Нет, это никак не устраивало подполковника. Что за идиотская срочность!