Т.е. субъективизм в выборе экспертов из множества большей частью профессионально несостоятельных психологов — ныне безальтернативная данность, а их компетенция и достоверность выдаваемых ими заключений — недоказуема в большинстве случаев объективными средствами общепонятным образом (см. Приложение 5 — о якобы выявленных психологом истинных намерениях ВП СССР).

Если говорить об экспертах-лингвистах, то дело обстоит ещё хуже, чем с экспертами-психологами:

•  добросовестные профессионалы-лингвисты осознают, что такого рода экспертизы требуют профессиональных знаний, относящихся к области социологии, истории, психологии, экономики, биологии, медицины и многих других дисциплин, которыми они не обладают; они осознают, что проблематика социологии, истории и политологии, не проще для изучения, нежели физика, биология, математика и т.п.; вследствие этого они уклоняются от участия в «психолого-лингвистических» экспертизах;

•  недобросовестные лингвисты, а также лингвисты, по слабоумию искренне не осознающие своей некомпетентности за пределами языкознания, смело и нагло принимают такого рода приглашения, хотя реально могут — в лучшем случае — в предлагаемых им материалах оценить только «литературный стиль» и исправить орфографические ошибки и опечатки в тексте (если они есть или же эксперты в состоянии их заметить, поскольку практика показывает, что в предоставляемых ими экспертных заключениях разного рода ошибок вполне достаточно, чтобы в советской школе они получили двойку по русскому языку).

Все же трактаты о жизни общества, обременённого проблемами, — вне зависимости от их объёма и тематики — обладают одной особенностью: из них можно узнать много чего неприятного и о себе самом, и о своих близких, и о предках, и о современниках, и о соотечественниках, и об особенностях национальных и конфессиональных культур и субкультур тех или иных социальных групп.

Не все такого рода мнения соответствуют действительности: во-первых, в познавательной деятельности ошибки неизбежны вследствие неполноты информации, которой располагали авторы трактатов; во-вторых, мы живём в обществе, где эффективная личностная познавательно-творческая культура — далеко не самое массовое явление; в-третьих, злой умысел или клеветнические по их сути предубеждения, почёрпнутые из культуры, тоже могут иметь место.

Тем не менее, все такого рода сведения, — безотносительно к тому адекватны они жизни или же нет, — могут восприниматься как оскорбления, вызывать обиду и озлобление у тех или иных лиц или представителей затрагиваемых социальных групп. Но вместо того, чтобы убедительно указать оппоненту на его ошибки или самому освободиться от тех пороков, на которые указывает оппонент, либо пойти к психиатру, чтобы тот помог пережить неприятность, — обиженные и озлобившиеся могут начать претендовать на юридическое наказание «обидчиков» или на введение юридического запрета на распространение в обществе мнений, вызывающих у них обиду и озлобление или неприемлемых для них по иным причинам. Кроме того, сфабриковать дело на пустом месте и довести его до обвинительного приговора — один из способов избавиться от мешающих конкурентов и политических оппонентов.