— Ну да, теперь — наш. — Тень досадливо поморщился. — А тогда он в Токуму Кикан[12] подвизался. К нам шел…

— Когда «тогда»? — спросил Сашка, уже холодея от ожидаемого ответа.

— Когда? Да, в тридцать втором это вроде было… или… нет, в тридцать третьем. Точно, в тридцать третьем… — Тень задумчиво прикрыл глаза и уточнил: — В тысяча девятьсот тридцать третьем. Меня тогда в один из погранотрядов перевели. Ну, вот и встретились…

Наставник посмотрел на замершего Сашку, потрепал его по плечу:

— В эту ночь решили самураи перейти границу у реки. Но мы их взяли. А твоего Теруо пришлось пятнадцать кэмэ по тайге гнать. — Тень «вытек» из-за стола и встал со скамейки. — А когда догнал, он на меня с железкой полез. Они, японцы, всегда так: то с голой пяткой против шашки, то с шашкой — против пулемета…

— А вы?..

— А что я? От катаны его увернулся и показал ему, как прикладом «дегтяря» с одного раза в нирвану отправляют. Он, голубчик, у меня только к вечеру очухался… А что это ты у меня, Бука, расселся? Ножки не держат? Так тренировать надо. Бегом марш!..

…Каждый день и почти каждую ночь шли бесконечные, на пределе возможного тренировки. И каждый день Сашка, падая в кровать, мечтал о том, что когда-то все ЭТО закончится.

Первое, что он сделает, когда курс обучения будет завершен, — забьется куда-нибудь, где не найдут, и будет спать, спать, спать… А потом есть, есть, есть… И снова спать, спать, спать… Он даже придумал, чего он съест, когда вырвется из этого тягла: сначала — банку маринованных огурцов, потом — торт с кремом, орехами и безе, потом напьется газировки от пуза, потом — осетрина, а потом много-много восхитительно-горелого шашлыка, который жарил его отец, так и не научившийся толком управляться с мангалом. Этот обед ему даже снился несколько раз, после чего паренек просыпался с таким чувством, словно его обокрали…

Нельзя сказать, что его кормили плохо или невкусно. Как раз наоборот: еда была вкусная и обильная. Но только какая-то пресная, что ли. Такую еду не едят, чтобы доставить себе удовольствие, такую еду употребляют как топливо для организма, чтобы было, откуда черпать силы. Это вообще не еда, а пища — строительный материал для тела: чтобы мускулы нарастали, чтобы кости крепчали, чтобы жилы не слабели, чтобы нервы не дергались. Но через полгода такой кормежки каждый раз за столом у Сашки появлялось непреодолимое желание пройтись с этим пайком в питомник да и отдать всю свою порцию Аяксу — здоровенному полуприрученному волку, с которым он близко познакомился во время первого экзамена.

Тогда за парнишкой гнались не собаки, как показалось ему, насквозь городскому жителю. Любой селянин сразу бы заметил, что бегут эти «собаки» размашистой рысью, что не гавкают, а только взрыкивают, и что глаза у них — голубые, совсем человеческие. Как-то Тень объяснил своему подопечному, что собаки в борьбе с нечистью не годятся. Слишком уж долго живет собачье племя с человеком, вот и приучились враги им глаза отводить, со следа сбивать, а то и захватывать под свою власть. Волк — дело иное. Он нечисть за версту чует, а уж волкодлака — не человека и не волка — ненавидит лютой, дикой ненавистью. Потому-то в специальных питомниках и разводят волков, которые стали людям помощниками в их войне…