Не нравится? А чем хуже-то? Столь же убедительная и эпохальная картина.
Или давайте ещё один век разменяем на пару пронзительных абзацев.
Век XVIII.
Зачин прежний.
«Всё-таки самая страшная судьба оказалась в итоге у живших в России женщин и мужчин из поколения моих бабушки и дедушки.
Век начался вместе с Северной войной, которая продлилась двадцать один год!
Но куда страшнее войны пожирал своих собственных холопов антихрист с кошачьей головой, уполовинивший народ, на чьих невинных костях он возводил свои глупые прожекты, лопнувшие, едва этот сумасшедший маньяк окочурился.
Следом — бироновщина, засилье чужеземцев, кошмарное воровство, никем не слышимый вой народный, дворцовые перевороты, увенчавшиеся непросвещённым абсолютизмом развратной немки, усевшейся на русский трон.
В бесстыдные шестидесятые началась Русско-турецкая, в позорные семидесятые пошли разделы Польши, а бесконечная Русско-турецкая перешла прямо в пугачёвщину, на которую, полюбуйтесь, приехал посмотреть Суворов — всякому русскому генералу никогда не было разницы: что турки, что свои же православные.
И едва окончилась пугачёвщина — затеялась ещё одна Русско-турецкая на пять лет, и в те же годы бедная Россия, по мановению жадной и развратной немки, начала спиваться от бессилия и ужаса.
Была, конечно, у каждого из наших стариков личная судьба, у кого получше, у кого похуже, но как поколение все они всю жизнь говорили, шептали на разные лады, перекатывали во рту одно и то же заклинание: “Лишь бы не было войны…”.
Бедные, прекрасные, погубленные люди…»
Как вам? Тоже, как нам кажется, выглядит достаточно мрачно.
Давайте уж и XVII век возьмём, а то в охотку пошло.
Итак.
«Всё-таки самая страшная судьба оказалась в итоге у живших на Руси женщин и мужчин из поколения моих бабушки и дедушки.
Век начался с того, что Русь — обессилевшая и обесчещенная — едва не умерла.
Пустопорожний Годунов. Лжедмитрий Первый, лживый Шуйский, тать и предатель Болотников, Лжедмитрий Второй, Семибоярщина — и всё это плясало свои танцы на голове русского человека. Ад! То был ад!
Муторные десятые, когда Русь ещё не выползла из вчерашнего своего разора, а полякам уже проиграли Смоленскую, Черниговскую и Северские земли, погорелые двадцатые, очередная польская война — а то им было мало этих войн! — в тридцатые.
Ужасное Соборное уложение 1649-го — то самое, что подтвердило русское рабство, и пошло-поехало: в 1650-м крестьянам запретили торговую и ремесленную деятельность, и то Медный бунт, то Соляной, восстание то в Пскове, то в Новгороде, то русско-шведская, то раскол — разрубивший русскую историю и самое сердце народное надвое, то Разин, то Разина на кол, и всё вешали и жгли русских людей, вешали и жгли — своих же, православных, наших бабушек и дедушек.
Мёртвые семидесятые, суетливые восьмидесятые, и в завершение всего этого — позорные Азовские походы, показавшие всему миру, кто мы и какая нам цена.
Но за что всё это нужно было терпеть старикам?
Была, конечно, у каждого из них личная судьба, у кого получше, у кого похуже, но как поколение все они всю жизнь говорили, шептали на разные лады, перекатывали во рту одно и то же заклинание: “Лишь бы не было войны…”.