— К «Предиктору»! — крикнул он. — К «Предиктору»!

Всё совершалось неслыханно быстро. Я оттолкнулся от кресла и, долетев до аппарата, одной рукой вцепился в его трубу, а другой ухватил Солтыка, когда тот пролетал мимо меня. Вначале мы оба судорожно держались за трубу, потом Солтык высвободил одну руку и схватился за рычаги. Новый толчок оторвал его от меня. Мне удалось схватить его за комбинезон, но он всё же вырвался у меня из руки. Солтык мчался по диагонали, головой вперёд. Я ничем не мог ему помочь. И вдруг, уже около усеянной рычагами стены, ему пересёк дорогу человек огромного роста. Это был Арсеньев. Новый толчок, на этот раз вперёд, сбил их с ног, но русский, обхватив инженера поперёк туловища, уже не отпускал его. Они пронеслись мимо меня. Мы с Арсеньевым судорожно вцепились друг в друга. На какое-то мгновение мне удалось, держась левой рукой за поручень, правой обхватить их обоих. Мне казалось, что меня сейчас разорвёт пополам, что у меня треснут мышцы и нервы. В глазах потемнело. Во мне, сам не знаю почему, поднялась какая-то страшная, звериная ярость. Я хрипло вскрикнул, но продолжал держать их, зная, что не выпущу ни за что. В следующее мгновение двигатели умолкли, и стало необычайно легко. Мы с Арсеньевым поддержали Солтыка с боков и сзади, а он кинулся прямо на рычаги «Предиктора», сорвал свинцовую пломбу с ограничителя ускорения, ломая себе ногти, порвал провода и издал, наконец, хриплый торжествующий возглас. Ограничитель, сорванный с опоры, упал на пол. «Предиктор» снова включил двигатели, и мы услышали, как они запели всё мощнее. Ничем не сдерживаемая, стрелка гравиметра перешла за красную чёрточку. Ускорение — 12 «g». Я увидел это, скорчившись, лёжа с товарищами у трубчатого поручня «Предиктора». Мы не могли выпустить его, так как развиваемая сила отшвырнула бы нас назад и разбила о стену. Наклонившись, сплетясь руками, упираясь ногами в пол, мы все трое с величайшим напряжением сил боролись с нарастающим ускорением, отрывающим нас от нашего спасательного круга. Стрелка дошла до 13 «g». Я ещё видел это, хотя в глазах у меня снова потемнело. Солтыку, втиснутому между нами, должно быть немного легче. Он скорчился, как это делал я сам иногда при пикирующих полётах, и прижал подбородок к груди. Я сделал то же. В глазах прояснялось. Уголком глаза я взглянул на экран — и понял всё.

В левой части экрана что-то движется — несколько блестящих, как звёзды, пятнышек. Они увеличиваются с головокружительной быстротой. За ними спешат другие. Это метеориты! Целый рой их окружает ракету. Один, огромный, падает сверху. Медленно вращаясь, он поблёскивает отражённым от его угловатых поверхностей светом. Я почти физически ощущаю кривизну его пути в пространстве и то место, где должно наступить столкновение. Не решаюсь взглянуть на Арсеньева, боюсь от резкого движения потерять сознание, а мне хочется видеть всё до конца. Из-под опор «Предиктора» раздаётся пронзительный лязг. «Космократор», словно схваченный чудовищной рукой, резко сворачивает. Загораются красные огни перенапряжения. Слышится короткий рёв сирены. Страшная сила прижимает нас к металлической плите «Предиктора», прогибает нам рёбра, душит, одолевает. Глаза у меня широко открыты, но я уже ничего не вижу. Вдруг из «Предиктора» донёсся лёгкий треск, и двигатели умолкли. Стало совсем тихо. Мы стояли на мягких, словно ватных, ногах, тяжело дыша. Экраны были совершенно темны и пусты. Настала такая тишина, такой покой, что не хотелось верить в только что происшедшее. На экран «Предиктора» можно было положить монету — так ровен полёт ракеты. Я помог Арсеньеву уложить Солтыка в кресло, потом подошёл к другому, стоящему рядом, и скорее упал, нежели сел в него. Мы долго молчали. Наконец я пришёл в себя.