В кабину вошёл Солтык. Не спуская глаз с приборов, я засыпал его вопросами. Он не сразу ответил мне. Оказалось, что перед тем как войти в воду, он надул свой комбинезон воздухом, и этот изолирующий слой предохранил его от ожогов. С профессором было хуже. Он не мог этого сделать, так как его скафандр был разорван возле шлема. Всю дорогу он придерживал разрыв рукой, но когда переносили Осватича в лодку, ему пришлось освободить обе руки. Этих нескольких секунд было достаточно, чтобы пары формальдегида и углекислоты проникли в воздух, которым он дышал. Отравленный, он потерял в лодке сознание.

— А что с Осватичем? — спросил я. — Где вы его нашли?

Солтык медлил с ответом. Он стоял перед щитом с указателями торможения, пристально вглядываясь в них, хотя они ничего не показывали, так как были выключены.

— У Осватича тепловой удар, — сказал он наконец. — Но, кажется, ничего страшного. Он шевелился, когда мы его несли.

— Ну хорошо, а где же он был?

— Не знаю.

— Что вы говорите?

На экране светлые волнистые облака прорезали тёмные тучи. Создавалось впечатление, что мы летим над архипелагом гористых островов.

— Профессор дал мне верёвку... Мы связались, и он велел мне идти за ним так, чтобы она была всё время натянута, а сам пошёл вперёд. Так он нашёл Осватича.

— Где?

— Не знаю. Он вдруг исчез.

— Кто? Профессор?

— Да. Исчез, словно провалился сквозь землю. Но я чувствовал его движения, потому что мы были связаны верёвкой. Вы понимаете? Нет, этого понять нельзя. Я говорю вам: как вы видите сейчас меня, так я видел эту верёвку. Конец её висел в воздухе, натянутый — и больше ничего не было.

— Ничего?

— То есть были камни, воздух, но ни профессора, ни Осватича... Потом, может быть, через минуту верёвка дёрнулась: это был условный знак. Я потянул и вытащил обоих. У профессора был разорван скафандр.

— Он упал?

— Не знаю. Очевидно.

— Но где же он был?

— Я сказал вам, не знаю.

— Как? Вы его не спросили?..

— Нет... Да и вы бы не спросили после того...

Он вдруг повернулся, и я увидел его потемневшее, ожесточённое лицо.

— После вашего ухода... я вёл себя, как щенок! Я скулил... кричал на него, потому что он преспокойно расхаживал со своим аппаратом, как в лаборатории... Я не понимал, не мог понять, зачем он это делает!

Через некоторое время Солтык продолжал уже спокойнее:

— Ещё на Земле кто-то говорил, что Лао Цзу похож на подвергшееся закалке стекло: прозрачное, гладкое, самое обыкновенное, но кто попробует откусить, поломает зубы. Я хотел оправдаться. Он ответил мне какой-то поговоркой... Камни горели у нас под ногами, я думал, что мы расплавимся, а он... Вы знаете, какие были его первые слова, когда он очнулся в каюте? Он спросил у Чандрасекара, готовы ли результаты расчётов!

«Космократор» достиг своей крейсерской скорости. Я отошёл от экранов, но старался не смотреть на Солтыка: так ему было легче. Я понимал, что слова утешения не помогут. Лао Цзу дал ему хороший урок, да ещё в каких условиях! Я вспомнил о своём приключении в Мёртвом Лесу...

— Если хотите, идите к нему, — сказал Солтык. — Я сменю вас. Не могу смотреть ему в глаза.