Говорят, что этот человек — воплотившийся лама и наследный принц одного гималайского трона. Но сейчас он кажется мне призрачным видением.

Должно быть, сию минуту он исчезнет, как мираж, вместе со своей пестрой свитой и парадным конем в попоне из ярко-желтого сукна. Принц — часть сказочного мира, в котором я теперь живу — или, по крайней мере, мне кажется, что живу — вот уже пятнадцать дней. Я вижу все это во сне и через мгновение проснусь у себя в постели, в стране, где не обитают духи, воплотившиеся ламы в сияющих одеждах, где мужчины носят прозаические пиджаки и волосы нормальной длины и не драпируются в ткани цвета солнца.

Я вздрагиваю от внезапного грохота литавр. Гобои затягивают заунывную мелодию. Горный дух садится верхом на своего нетерпеливого скакуна. Вельможи и слуги свиты взлетают в седла.

— Я вас жду, — повторяет светлейший лама, благосклонно улыбаясь.

Я слышу свой голос со стороны, будто кто-то другой говорит, обещая ламе приехать в его столицу через день, и удивительная кавалькада удаляется, предшествуемая музыкантами.

Когда последние звуки жалобного напева замирают вдали, странное очарование, сковывавшее мои члены, рассеивается. Все это было наяву. Я нахожусь в Калимпонге в Гималаях, а рядом со мной стоит толмач, любезно предоставленный в мое распоряжение со дня моего приезда.

Как я здесь очутилась? Я говорила уже об этом в другой моей книге, «Путешествие одной парижанки в Лхасу». В то время соображения политического характера заставили Далай-ламу искать убежища на территории, находящейся под английским протекторатом. Я рассудила, что его пребывание на границе Индии — единственная для меня возможность видеть его и собрать материалы о разновидности буддизма, превалирующей в Тибете.

Очень немногим иностранцам удавалось получить аудиенцию у государя-монаха, пребывающего в неприступной твердыне своего святого города в Стране снегов. Далай-лама не сделался доступным даже в изгнании. До моего посещения он упорно отказывался принимать женщин нетибетского происхождения. Я была первой и — имею веские основания предполагать — последней чужеземкой, для которой он соблаговолил сделать исключение.

Уезжая из Дарджилинга весенним свежим утром, когда розовые тучки еще окутывали сумеречные горы, могла ли я предвидеть, какие необычные последствия будет иметь эта поездка? Я предвкушала только кратковременную прогулку и интересное свидание, но на самом деле для меня начался целый ряд странствий, и им суждено было продлить мое пребывание в Азии больше чем на десять лет.

В воспоминаниях о начале моего долгого пути Далай-лама является гостеприимным хозяином: завидя у стен своего жилища путника, он спешит указать ему, где находится вход в его владения.

Вход этот был указан мне тремя словами: «учитесь тибетскому языку».

Если верить подданным Далай-ламы, называющим его всеведущим «Тхамсчед мкоенпа», то владыка Тибета, давая мне этот совет, заранее знал, что повлечет за собой его исполнение. Он сам открывал мне путь не только к Лхасе, своему престольному граду, — что не имело бы особого значения, — но еще к менее доступным неведомым учителям, мистикам и магам, имевшим надежный приют в его сказочной стране.